Восьмой грех
Шрифт:
— Я прав? — спросил кардинал Моро монсеньора.
Соффичи не ответил.
— Значит, прав.
— Я не имею к этому отношения, — ответил Соффичи.
— Тогда почему вы здесь? Насколько я знаю, этот отель всего в нескольких километрах от замка Лаенфельс, резиденции изменника. Вы решили примкнуть к элитарному клубу изгоев? Соффичи, я боюсь, вам это не по зубам.
— Думайте что хотите. В Ватикан я больше не вернусь.
Моро самодовольно улыбнулся:
— Мне кажется, что обе стороны только выиграют от этого.
Уже долгое время кардинал Моро наблюдал, как Соффичи крепко сжимает в руках маленький пакет. Сначала он не придал этому значения.
— Это ведь Гонзага привез сюда оригинал? — спросил он.
Соффичи молча кивнул.
— Зачем он это сделал? Он хотел причинить вред Церкви?
— Он не мог иначе.
— Что значит «не мог иначе»? — зло воскликнул Моро. Может, его вынудили шантажом?
— Вы абсолютно правы.
— Из-за этой бабы?
Монсеньор Абат, сидевший на диване со скрещенными на Животе руками, смущенно отвернулся.
— Это прелюбодеяние! — в бешенстве закричал Моро. Он вскочил и беспокойно заходил по комнате. Абат со страхом наблюдал за происходящим. — Как можно так легко предаваться соблазну дьявола!
Соффичи покачал головой и произнес:
— Каждый год тысячи наших ближних сознаются в том, что нe могут устоять перед грехом. Секс — удачная попытка природы побороть разум.
— От государственного секретаря я ожидал большей стойкости.
— Даже у государственного секретаря есть потребности.
— Соффичи! — закричал разъяренный Моро. — Вы окончательно потеряли рассудок? Разве вы забыли слова апостола Павла?
— Отчего же, — ответил Соффичи, — вы говорите о первом послании к коринфянам, в котором апостол учит, что лучше быть таким, как он, чем такими, как вы.
Абат, не отдавая себе отчета, одобрительно кивнул, а Соффичи продолжил:
— У Павла сказано так: «Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться». Это относится и к государственному секретарю. Но брак запрещен по энциклике Sacerdotalis Coelibatus…
Моро и Абат молчали. Спорить с Соффичи по поводу цитат из Библии было бессмысленно: Новый и Ветхий Завет монсеньор знал наизусть, как «Отче наш».
Моро заметил, что Соффичи нервно смотрит на часы.
— То, что вы, как секретарь Гонзаги, все же защищаете его, делает вам честь, — сказал Моро, немного успокоившись. — Но это не меняет дела. Государственный секретарь — изменник в делах Церкви. Господь накажет его.
— Кто не без греха, говорит наш Господь, пусть первый бросит камень!
— Ну хорошо! — попытался унять Соффичи кардинал. — И как вы представляете себе ваше новое будущее?
Монсеньор, смутившись, закусил нижнюю губу. При этом его взгляд упал на рентгеновские снимки, которые он по неосторожности оставил на подносе для завтрака.
— Обо мне, — ответил Соффичи, — можете не беспокоиться. Я буду жить в полной уверенности, что Церковь мне не поможет.
— Даже не сомневайтесь! Как вы могли… Неужели вы не знаете, что корову, которая дает молоко, не убивают.
— Я и не собирался убивать корову. Я хочу без шума исчезнуть. В этом вся разница.
Моро протестующе взмахнул рукой.
— Тот, кто не со мной, тот против меня, говорит Господь. Но вы так и не ответили на мой вопрос.
— Какой вопрос?
— О том, что вас привело сюда, в замок Лаенфельс? Вы теперь на стороне мятежного кардинала? Так сказать, вошь в шерсти курии?
— Думайте что хотите, господин кардинал. А сейчас уходите, я вас прошу!
Моро и секретарь последовали просьбе беспрекословно, а Соффичи лихорадочно стал упаковывать вещи.
Глава 44
С тех пор как Мальберг отказался помириться с Катериной, у них с Барбьери сложились натянутые отношения. Барбьери называл его упрямым и эгоистичным, в высшей степени глупым, потому что Мальберг не хотел осознавать, что Катерина на самом деле его любит. За отвратительный характер своего брата, говорил Джакопо, девушка не может быть в ответе.
И без того скверное настроение омрачалось еще и погодой: в это утро четверга к серому туману, который висел над городом уже несколько дней, добавился мелкий моросящий дождь. А на улице, за протестантским кладбищем, все казалось еще более унылым, чем в прошлые дни.
Барбьери угрюмо посмотрел в окно. По плану у него на сегодня было наблюдение. Подобные заказы приносили Барбьери основной доход. На этот раз ему предстояло следить за чиновником из министерства юстиции по просьбе его жены. Барбьери должен был выяснить, верен ли ей муж. Одного фото и записки с необходимыми данными должно было хватить, чтобы сесть чиновнику на хвост.
Необходимые для доказательства фотографии Барбьери делал с помощью цифрового фотоаппарата «Nikon D80» с хорошим объективом. Он был основным и притом самым дорогим рабочим инструментом сыщика, поэтому Барбьери тщательно следил за ценным прибором. Он кисточкой удалил с объектива видимые частички пыли, потом навел объектив и беспорядочно сделал несколько снимков из окна.
— Тебе придется прямо на дом доставить доказательства? — пошутил Лукас.
— Идиот, — язвительно ответил Джакопо и упаковал камеру в наплечную сумку из парусины. — На твоем месте я бы посмотрел в окно. Такой вид иногда может очень позитивно повлиять на настроение.
Мальберг не понял, что имел в виду Барбьери, но слова товарища заинтриговали его. Он встал из-за кухонного стола, за которым они завтракали, и подошел к окну.
Дождь все никак не стихал, и это совершенно не поднимало настроение. Но тут на противоположной стороне улицы, у подъезда дома, Лукас увидел молодую женщину. На ней было короткое пальто с капюшоном. Мальберг сразу узнал ее. Катерина!