Воспаление колец

Шепельский Евгений Александрович

Вершину Абзданула венчали развалины какой-то постройки. Элерон, настороженный и собранный, как настоящий следопыт, обошел их кругом. Луна ярко освещала замшелые стены. На одной кто-то нацарапал несколько строк. Бодяжник прищурился... Надпись на стене гласила: «ЗДЕСЬ БЫЛ ГНУСДАЛЬФ. ВСЕМ ПРИВЕТ! Р. С. Внутрь не заходите, там насрано».

Элерон издал торжествующий вопль, от которого главарю набздулов заложило уши:

— ОГО-ГО-ГО-ГО!!! Друг Гнусдальф дает о себе знать! Ура, ура, ура! — Он замолчал, походил кругами, постоял на голове и, наконец, изрек: — Поразмыслив, я пришел к двум выводам: либо Гнусдальф дает нам знать, что ночевать на этом холме опасно, либо намекает, что, оставаясь здесь, мы будем в полной безопасности. И лично я склоняюсь ко второй версии.

— Либо он просто захотел

оставить свой автограф на этих руинах, — с невинным видом предположил Фордо.

В горле Элерона заклокотало.

— Мнение шибздиков меня не интересует! — отрезал он.

— Тебя в детстве не роняли, нет? — осторожно полюбопытствовал Свэм.

— Один ра... — вырвалось у Бодяжника, но потом он опомнился, и сам попытался уронить Свэма с холма. — Я ночевал тут когда-то, — молвил он, загнав Свэма на верхушку стены. — Это историческое место.

— Как, я не расслышал, «истерическое»? — проблеял Свэм, корча Бодяжнику рожи.

— А чем оно так исторично? — бойко спросил Опупин.

Элерон посмотрел на него тяжелым взглядом.

— Здесь раньше разводили хрюкков на продажу, — буркнул он и отвернулся. Присев, он начал что-то искать у основания постройки, перелопачивая землю руками и взрыхляя ее носом.

— Нету, — наконец разочарованно выдохнул он. — Старый шарлатан обманул нас. Он обещал оставлять на местах своих ночевок запас сухих дров, а оставил только бутылку из-под кагора и обглоданные куриные кости. Вот и верь после этого волшебникам!

Последовала тягостная пауза. Затем все начали спорить, кому идти вниз за дровами. Все разрешил жребий, и отпрыск старого Срамби, вооружившись ножовкой, зашлепал в темноту.

— Мне не страшно, — бормотал он, ощупывая свои штаны спереди и сзади. — Мне совсем не страшно. Я смелый хрюкк!

Вскоре языки пламени озарили лица хрюкков и потоки слюны, которую они роняли на землю. Не тратя времени на слова, они раскрыли дорожный саквояж Элерона и набили рты разной снедью, которую Бодяжник «одолжил» у Барыгана, пока Фордо отвлекал владельца кабака разговорами о падении цен на услуги депутатов и проституток.

Чего только не было в саквояже! И копченые улитки, и печеные калитки, и тушеные поганки, и поганые тушенки, и вареные сморчки, и сушеные торчки, и даже запеченные в тесте чморкские уши! Ужин запили пятью бутылками отменного «Шато-Бормото» урожая Первой Эпохи.

Насытившись, хрюкки разлеглись в непристойных позах, легонько поглаживая бочкообразные животики. Захмелевший Свэм начал упрашивать Бодяжника рассказать что-нибудь эдакое, гнусное, непристойное, и желательно — с элементами порнографии и садизма.

— Ну, короче, из жизни эльфов! — подытожил он.

Элерон поскреб подбородок.

— Я поведаю вам одну старинную, затхлую, покрытую плесенью легенду, — после небольшого раздумья сообщил он. — Ну как, согласны?

Под влиянием съеденных калорий и выпитых градусов хрюкки согласились бы слушать даже волынку.

Элерон встал, принял горделивую позу и откашлялся.

— Легенда о Брёвене и Плачьвесьдень, — сказал он, и взгляд его унесся вдаль, разорвал серые туманы настоящего, пронзил сумрак прошлого и воткнулся в земли Белери... э-э, читайте «Сильмариллион», короче! — Это трагическая легенда из богатого наследия эльфийского фольклора, включающего в себя также похоронные песни и тосты. Итак, пролог! Слушайте...

Вдали от всех мирских забот, В долине росной Шизофрень, Растет цветок Разбейбашку, Похожий на дубовый пень. Но это, правда, не о нем Пойдет у нас сейчас рассказ; О деве юной Плачьвесьдень Поведаю я вам сейчас. С утра до вечера она, Надев на голову венок, Все танцевала в Шизофрень, Как теплый летний ветерок. В костюме «ню» она была Подобна розе без шипов; И тень легчайшая, дрожа, Ложилась на ковер цветов...

Бодяжник откашлялся.

— Это был пролог. А вот и глава первая...

Однажды

Брёвен, бывший вор, Из зоны вышедший недавно, Ступил в долину Шизофрень Подобный выпившему фавну. По Шизофрени он бродил, Хотел быстрее протрезветь; Вдыхал цветочный аромат, Икал и плакал, как медведь. И тут ему среди цветов Явилась дева Плачьвесьдень, Что танцевала нагишом, Прекрасная, как майский день. В секунду Брёвен протрезвел И за березой притаился: «Ну ё-моё, что за краса! Я б обязательно женился!» А Плачьвесьдень без панталон Такие позы принимала, Что Брёвен в ватнике сопрел; И тут его любовь объяла! Он сбросил ватник на траву И к деве с тыла подступил, И руки протянул к тому Что очень в женщинах ценил...

И Бодяжник умолк.

— Ну ни фига себе! — распахнул свою пасть Свэм. — Я даже от Гнусдальфа такой бурды не слышал!

— Это ты сам сочинил, — догадался Фордо.

— Сам, — скромно признался Бодяжник. — Собственно, я зарифмовал только начало этой дивной легенды. Как видите, это лишь шероховатый набросок с элементами сюрреализма...

— Круто! — оценил Опупин. — А что случилось дальше?

— Дальше? — Элерон пустыми глазами смотрел на костер, его мысли блуждали где-то далеко, точнее — не дальше точки в конце этого предложения. — А вот что! Брёвен женился на Плачьвесьдень, заплатив ее отцу, вождю племени эльфов-упачей Рогатому Лосю огромный калым. Свадьбу отмечали в ресторане японской кухни «У Сени Рабиновича», где пили горилку, орали похабные песни и танцевали гопак. Брёвен упился до чертиков, упал с эстрады и сломал себе ногу в трех местах. Он позвал на помощь, но все подумали, что он шутит, и продолжали танцевать. Тогда Брёвен пополз к телефону, чтобы вызывать «скорую», но по дороге случайно сбросил на пол канделябр с горящими свечами. Случился пожар, ресторан сгорел дотла. На суде Брёвена присудили к выплате компенсации, но все деньги он истратил на калым и свадьбу. Рогатый Лось взялся помочь зятю и разорился до трусов, возмещая убытки владельцам ресторана. Это имело для него страшные последствия: он потерял уважение своего народа и не был избран на пятый срок в Почетные Вожди (а должность Почетного Вождя давала налоговые льготы, не говоря уже о праве первой ночи и возможности бесплатной стирки носков). Впав в депрессию, Рогатый Лось сделал себе харакири. Говорят, его могли спасти, но он сам приказал себя добить, когда заметил, что его печень поражена гепатитом. «Зачем жить, когда здоровье и так подорвано?» — сказал он и отошел в мир иной.

Теперь о Брёвене. Его нога срослась, но сам он тронулся умом и целыми днями просиживал в ванной, пытаясь вызвать «скорую» посредством насадки для душа. Наконец это надоело Плачьвесьдень. Однажды, когда Брёвен собирался снова войти в ванную, она подкралась сзади и, как гласит легенда, «врезала ему скалкой по хребту». И тогда случилось великое чудо, перед которым до сих пор благоговеют эльфы: Брёвен исцелился! И стали они с Плачьвесьдень жить-поживать и добра наживать. Добра они нажили немного, а вот детей у них родилось пять штук, причем один был негритенком. Но со временем в отношениях супругов наметился кризис; иначе говоря, они опротивели друг другу, как часто случается в реальной жизни. Брёвен пил, Плачьвесьдень, лишенная возможности бегать голышом по полям, ужасно растолстела. О разводе в те пуританские времена не могло быть и речи. Кончилось все печально. После того, как Брёвен в очередной раз обозвал ее стряпню «подарком для бомжей», Плачьвесьдень подсыпала ему в водку крысиного яда. А потом взяла и утопилась, перед этим подпалив их квартиру. К счастью, дети уже неделю как жили у бабушки. — Элерон с хрустом потянулся и сел. — Вот и весь сказ. Как видите, в этой легенде нет магии, артефактов, злобных некромантов, волков-оборотней, черных драконов и прочей фигни, на которую клюют малолетние дуры. Только горькая правда жизни.