Воспаление колец
Шрифт:
Бывшие охранители долго рылись в куче чморкских останков, наваленных рахитанцами на опушке Феромона. Гнивли отыскал хороший, почти новый пояс и руль от самоката; Лепоглаз — колоду карт и ноты к мюзиклу «Чикаго»; Элерону подфартило найти кошелек, набитый чморкскими пфеннигами, что после того, как он расплатился с Эл-Мером, было очень кстати. Увы — или к счастью — хрюккских косточек они не нашли.
— Наверное, чморки сожрали их еще позавчера, — подвел итог Элерон. Чувствуя необъяснимую
Рахитанцы устроили лагерь подальше от Феромона, леса они боялись, там, по их словам, с недавних пор поселился «...дикий белый бабай с во-от такой борода!»
— Исламский террорист? — предположил Лепоглаз.
Герои скромно поужинали останками... тьфу, остатками шкрябов, запив их литром ферментированного оленьего молока.
Лепоглаз стряхнул крошки с рейтуз и устало откинулся на локти, подвинув к огню ноги в изорванных, посеревших от грязи тапочках.
— Убери от моего носа свои вонючие тапки! — немедленно заверещал Гнивли и замахнулся на эльфа бутылкой.
— Ну-ну, — сказал Лепоглаз с улыбкой, — полегче, дорогуша. Мы же с Элероном молчим, когда ты развешиваешь над костром свои фамильные портянки.
Гнивли покраснел и вскочил на ноги.
— Слушай, ты, конопатый, я не собираюсь всю ночь напролет нюхать твои задубевшие говнодавы!
Лепоглаз медленно встал. Отблески костра нарисовали на его лице дикие боевые узоры...
— Веснушки я тебе прощаю, — звенящим от ярости голосом произнес он. — Но назвать эльфийские тапочки говнодавами... Это смертный грех! Ты искупишь его только кровью!
— Фу ты ну ты, конопуты!
Лепоглаз молча принялся собирать свой верный лук.
— Ой, ой, — начал храбриться Гнивли. — Ты в жопу слону не попадешь с двух шагов!
— Посмотрим, — сказал Лепоглаз, натягивая на лук тетиву.
Гнивли схватил руль от самоката:
— Предупреждаю, я буду защищаться!
— Давай-давай, — Лепоглаз зашелестел упаковкой реактивных стрел.
— Элерон! — взмолился гном. — Он хочет меня убить!
Бодяжник равнодушно пожал плечами:
— Что я могу сказать? Молодец!
Среди деревьев послышался сдавленный смешок.
Лепоглаз выбрал стрелу поровней и пристроил ее на тетиве.
— Небось перепугался, пиндос? — справился он у гнома.
— М-м-м... — промычал Гнивли, утративший дар речи за считанные секунды.
В лесу треснул сучок.
Лепоглаз рывком натянул тетиву. От кончика стрелы до гнома было не больше полутора метров.
Гнивли задрожал, как осиновый лист; потом решительно бросился... на колени и молитвенно сложил ладони:
— Не... не... на... до...
— Если не я — то кто? — резонно спросил Лепоглаз, целясь Гнивли в пупок. — Ждать еще пару лет, пока ты загнешься от алкоголизма,
Щелкнула тетива. Стрела со звуком «бж-ж-ж!» рассекла воздух и впилась в пупок Гнивли...
Ну пошутил, пошутил! Конечно, ни в какой пупок она не впилась! Гнивли вовремя растянулся на земле, и реактивная стрела лишь слегка задела его патлы. Надсадно гудя и оставляя за кормой след, похожий на полосу из взбитых сливок, стрела умчалась в лес и там рванула:
— БА-Б-БАХ!!!
— Перелет, — констатировал Лепоглаз, готовясь к новому выстрелу.
Из-за деревьев повалили клубы желтого вонючего дыма. Потом из дымовой завесы с ужасным кашлем выскочил некто огромный, белый и бородатый...
— М-мерзавцы! — прохрипел он, вытирая слезящиеся глаза.
— Белый бабай! — ахнул эльф.
— Это Сарукан! — взвыл Бодяжник, судорожным движением прижав Дрын к животу. — Нам крышка, он заговорит нас до смерти! Он это умеет!
— Я не дамся без боя! — чирикнул Лепоглаз. — Я не отдам ему свою невинность!
— Люди, люди, помогите! — заверещал Гнивли, но в рахитанском лагере его не услышали — сыны степей были заняты тем, что истошными воплями и ударами в бубен отгоняли злых духов, которые — рахитанцы верили! — бродили ночью по степи.
Сарукан подбежал к Лепоглазу и врезал ему коленом под дых. Потом схватил лук и переломил его об колено.
— Первое! — прохрипел он сквозь кашель. — Я не Сарукан! Второе! Ты, эльфийский недоносок, чуть меня не убил! За это с тебя двести евро! И третье...
Как следует откашлявшись, он шагнул к огню и сдернул с головы роскошный белый «стетсон»...
— Гнусдальф! — сдавленно вскрикнул Бодяжник.
— Мастурдир! — изумленно прошептал Лепоглаз, назвав Гнусдальфа его эльфийской кличкой, которая означала... впрочем, об этом лучше промолчать.
— Вот именно, — с улыбкой поклонился чародей. Несмотря на копоть, его белый смокинг выглядел роскошно. То же самое относилось к белым спортивным штанам без пузырей на коленях, и к кремовым остроносым туфлям из крокодиловой кожи, на которых алели призрачные, видимые лишь читателям «Воспаления колец» слова: «Украдено с турецкого базара!»
Не веря глазам своим, смотрели бывшие охранители на знаменитого прохиндея, ловчилу и крючкотворца, прихотью судьбы извлеченного из мрака забвения. Черты лица его сделались строже, морщины разгладились, а борода, дотоле напоминавшая дохлого дикобраза, превратилась в белоснежную, отливающую атласом сосульку.
— Да, — просто сказал старый пердун, — это я. Добрый вечер, добрый вечер, мои старые друзья!
— Гнусдальф... — прошептал Элерон, охваченный противоречивыми чувствами. — Но... мы были уверенны, что ты погиб в неравной схватке с Бульрогом...