Воспитание по доктору Споку
Шрифт:
– Послушайте, вы...
Сильный удар сзади, в голову, чуть не сбивает Зорина с ног. Он успевает повернуться, но второй удар, уже в лицо, ослепляет его. Зорин инстинктивно, по памяти, изо всех сил сует кулаком в пространство, но удар лишь скользит по какому-то подбородку. Слышится заливистый свисток милиционера. Зорин видит, как парни убегают во двор, он бежит за ними, но второй милиционер хватает его и выворачивает назад руки... Его толкают в коляску мотоцикла. На секунду Зорину становится почему-то смешно...
– Товарищ сержант!
Сержант,
– А товарищ сержант?
– Сиди, сиди.
– Вы что, одного меня!
Сержант не отзывается. Мотоцикл фыркает, и Зорину кажется, что он сейчас сойдет с ума. Он поворачивается, взглядом ищет глаза шофера такси:
– Слушай, дружище, ты же видел, слушай...
Шофер отводит свой взгляд, его машина фыркает и разворачивается.
Зорин крепко сжимает челюсти:
– Гады... сволочи...
– Сиди, сиди,- говорит милиционер.- Ишь какой петух!
В отделении один из милиционеров заполняет типографский бланк протокола и, не глядя на Зорина, выходит из комнаты. Старшина, сидящий за деревянным барьером, разговаривает с кем-то по телефону. Зорин терпеливо ждет.
– Товарищ старшина, почему меня задержали?
– Потому что окончание на "у". Подпиши протокол.
Зорин читает протокол и возвращает его старшине:
– Зесь все не так. Я не могу подписать...
Старшина невозмутимо выходит куда-то в коридор. Зорин провожает его насмешливым взглядом и остается в дежурке совершенно один. Он ждет пять, десять минут, но на него никто не обращает внимания.
Наконец старшина появляется в комнате:
– В последний раз спрашиваю...
– Что?
– Подпишешь или нет?
– Нет.
– Ну хорошо.- Старшина поднимается за барьером.- Сержант Федорчук!
– Я прошу позвать дежурного офицера,- говорит Зорин как можно спокойнее.
– Дежурный занят!
– взрывается старшина, переходя на крик.- Законник какой! Меньше пить надо. И хулиганить на улицах!
– Я не хулиганил. Позовите, пожалуйста, дежурного офицера.
– Федорчук!
Сержант Федорчук появляется в дежурной комнате.
– Федорчук, отвезешь его в медвытрезвитель. Пусть пофорсит стриженым. Дежурного, видите ли, ему...
– Пошли.- Федорчук крепко берет Зорина за локоть.
Краска заливает Зорину лицо, уши и шею, он отстраняет сержанта и подходит к барьеру... В это же время в комнате появляется дежурный офицер совсем еще молодой лейтенант:
– Федорчук, в чем дело?
– Сопротивление, товарищ лейтенант.
– Пьяный,- добавляет старшина.- Учинил драку на улице, протокол не подписывает.
– Я не пьян!
– Зорин собирает в комок всю свою и без того небогатую выдержку.- И драку начал не я. Товарищ лейтенант...
– Сядьте!
– лейтенант читает зоринский протокол.- Так. Придется вам посидеть суток десять. Где вы работаете?
– Разве это имеет какое-то значение? При таких обстоятельствах...
Лейтенант
– Да, войдите,- лейтенант закуривает. В дежурку входит давешний таксист, и Зорин с презрением смотрит ему в глаза.
– Товарищ дежурный,- слышит Зорин голос шофера.- Он же не виноват.
– А вы кто такой?
– Я же видел, он не виноват.
– Федорчук, одну минуту...
* * *
Зорин выходит из отделения вместе с таксистом. Левый глаз совсем заволокло опухолью, во рту горько от табачной кислятины, но горловый комок понемногу рассасывается и исчезает.
– Садись, свезу куда надо,- приглашает шофер.- Здорово они тебя?
– Кто?
– Зорин садится рядом с таксистом.
– Да эти, сопляки-то.
– Ничего.
– Откуда только берутся,- таксист долго жмет на стартер.- Как клопы... А ты извини, у меня вызов был. Не мог сразу ехать с тобой.
– Спасибо.- Зорин глядит на часы. Как ни странно, а на все происшествие вместе с этой дурацкой "Смешинкой" ушло всего полтора часа.- Спасибо...
– Ладно, чего там. Давай, будь здоров.
Зорин выходит около детской больницы. Он забегает в больничный подъезд, разыскивает телефон и поочередно звонит на оба терапевтических отделения: "Але? Да. Девочка. Поступила сегодня. Что? Без изменений? А мать? Скажите, мать с ней?"
В его ушах еще долго стоит разноголосый детский плач и крик, услышанный из отделения по телефону. Зорин вновь совершенно растерян: "Она ушла ночевать домой. Там Лялька одна, в жару и в бреду, а жена ушла ночевать домой..." Он долго ходит вокруг больницы, смотрит на непотуха-ющие окна громадного пятиэтажного здания.
4
Весна прет без разбора из-под каждой городской подворотни, из каждого скверика. Водопри-емники, не успевая глотать мутную воду, захлебываются, принимают в свои недра зимнюю грязь. В центре уже сохнет асфальт и ничто не напоминает о бесконечной зиме, зато на окраинах и задворках заглавных улиц не пройдешь, везде жижа из грязи и серого снега.
На объектах повсюду вытаивают зимние строительные грехи: там полмешка цемента, тут куча расколотого кирпича или коричневой звукоизоляционной ваты. Зорин смотрит на все это с легким стыдом: это под его чутким руководством разбросаны на стройплощадках денежные обрезки. А что он мог сделать? Не будешь же стоять у каждого самосвала, когда возят кирпич. Никогда не научишь Букина тому, что не стоит выписывать новые рукавицы, если на старых ни одной дырки. А разве можно убедить Трошину в том, что раствор нельзя оставлять в ящике до утра? Хоть ящик, хоть пол-ящика, а как только стукнет пять часиков, она вываливает остатки прямо на грунт. Привезут нового, жалеть нечего. На каждом собрании и летучке Зорину твердят о плане и графике. Скорей, скорей, только бы сдать дом, тут не до экономии, лишь бы спихнуть объект приемной комиссии.