Воспитанница любви
Шрифт:
А для Веры Луша была частью прошлого, связанного с Вольским, с маленьким заснеженным домиком в московском переулке… Беглянки молча смотрели друг на друга и наконец не выдержали, расцеловались на прощание.
– На что жить будешь? – спросила цыганка уже без надменности.
– Не знаю, Луша, ничего не знаю. Бог даст, не пропадем.
– Сережки богатые у тебя в сохранности? Их можно хорошо продать.
– Верно, так и сделаю, – ответила девушка с грустью.
Они еще раз обнялись и расстались. Во всем свете у Веры теперь не было ни одной
Вернувшись в гостиницу, у двери номера она столкнулась с хозяином, неприятным бородачом в богатой поддевке.
– Неделя кончилась, мамзель, извольте заплатить опять-с. Мы вперед берем обычно-с.
Хозяин впился в нее маленькими хитрыми глазками. Вера почувствовала, что безбожно краснеет, и залепетала:
– Да-да, разумеется, я все оплачу.
– Оно сподручней-то было сейчас. Я и тревожить вас вперед не буду.
Бедная девушка изо всех сил напускала на себя уверенности и важности.
– У меня нет теперь денег, но завтра или на худой конец послезавтра беспременно будут.
Хозяин потоптался, глядя недобро, и нехотя поклонился:
– Так послезавтра я наведаюсь. Кушанья-то в долг мы не отпускаем: сами знаете, сколько мошенников наехало. На прошлой неделе останавливался господинчик из Петербурга, все пропил да проиграл в картишки. Неделю не съезжал и не платил. Я уж было полицмейстеру хотел жаловаться, а он возьми да сбежи ночью. Сказывали, карточный шулер, да, видно, подвернулся пройдоха похлеще, ободрал его как липку. Так-то-с.
Вера не слушала, она в нетерпении теребила муфту и готова была провалиться сквозь землю.
– Вы все получите послезавтра, беспременно, – подтвердила она и отперла дверь своего номера, чтобы поскорее спрятаться от колючих глаз хозяина.
Сашки не было на месте. После вышеупомянутого драматического эпизода он присмирел и почти не выходил из номера. А нынче с утра Вера обратила внимание, что он беспокоен, на все вопросы отвечает грубостью и мечется по комнате как загнанный зверь. И вот стоило девушке отлучиться, его и след простыл. Однако не успела она снять капот и шляпку, как братец явился. Он был бледен, встрепан, в глаза не смотрел.
– Где ты был, Саша? – тотчас пристала к нему с расспросами Вера.
Сашка молча раздевался. Вера пытливо всмотрелась в его лицо, стараясь поймать ускользающий взгляд.
– Где же ты был? – повторила она вопрос.
– Я хочу есть! – заносчиво изрек братец.
Вера молча подала ему тарелку с давешним пирогом, заботливо прикрытым салфеткой. Пока Сашка нарочито сосредоточенно жевал, девушка неотступно пытала его взглядом. Братец не выдержал:
– Да, я был там, в театре. Я смотрел представление, мне понравилось. Что ж мне теперь, всю жизнь взаперти сидеть?
– Саша, посмотри на меня, – тихо попросила Вера.
Лицо юнца залилось краской.
– Не ты ли здесь рыдал тому несколько дней? – удивлялась Вера.
Сашка молчал, невольно косясь на умывальный таз.
– Ты был у Натали? – задала наконец Вера роковой вопрос.
Еще гуще краснея, он опустил глаза и тихо ответил:
– Да. Я сказал тебе неправду, Вера. Никакого представления не было. Им запретили играть Великим постом.
У Веры дрогнуло сердце. Она обещала себе, что спасет Сашку от разврата и адской бездны. Легко вымолвить, да не легко исполнить. Верно, не по силам взвалила на себя груз. Нити чужой судьбы были не в ее руках.
– Я буду молиться за тебя, – только и произнесла потрясенная Вера.
Сашка отставил в сторону тарелку с пирогом и ткнулся лицом Вере в плечо. Девушка сжалась. Ей не шутя казалось, что от братца исходит запах греха и что об него можно даже запачкаться. Однако глаза Сашки и теперь были чисты и невинны, как у младенца. Он по-детски терся лбом о ее плечо и бормотал:
– Не гони меня, Вера. Куда я пойду? Одна дорога – в театр.
– Нет, ни за что! – воскликнула девушка с жаром, испуганно прижимая Сашку к себе, будто своим объятием она могла спасти юношу от жизни.
Сашка притих, подозрительно шмыгая носом, затем глухо сказал:
– Бурковский требует долг.
– Какой долг? – У Веры вновь упало сердце. Сюрпризы сего дня явно еще не иссякли.
– Ну, я тебе говорил, что мы жили на его деньги и деньги Натали. Теперь Бурковский требует от меня долг. А я не думал, что он спросит, мы ведь товарищи.
– Сколько? – холодея, спросила Вера.
– Двести рублей, – еле выдавил из себя Сашка.
– Двести рублей?! – возопила несчастная девушка. – Да на что же вы такие деньги потратили? Играли в карты?
– Нет. Не знаю, – пробормотал Сашка растерянно.
– Где же мы возьмем такие деньги, Саша? Мне и за номер нечем платить, и обеда нам больше не дадут… Что же делать? – заметалась Вера в поисках решения.
Сашка виновато молчал.
– Вольно же тебе было бежать из дома, – посетовала девушка с горечью.
Тяжко вздыхая, она достала из подобия тайника, устроенного в нише, изящную коробочку с прошкинскими сережками, которые намеревалась когда-нибудь вернуть. Открыла ее и чуть не заплакала от красоты. Ни разу не довелось Вере носить подобную роскошь.
– Кто это? – вывел ее из задумчивости Сашкин вопрос.
Братец держал в руках портрет Вольского и внимательно рассматривал. Вера схватила портрет и молча убрала его на место. Сашка покорно вздохнул и снова приуныл.
– Узнай у Бурковского, как это можно продать, – попросила Вера.
– Жалко? – сочувственно спросил братец, покосившись на коробочку. – Это он подарил? – Он кивком указал на портрет.
Вера тряхнула головой:
– Нет. Так узнай непременно.
На другой день явился Бурковский собственной персоной, приведя с собой оценщика из ювелирной лавки. Так по крайней мере он представил этого делового господина с кожаным саквояжем. Тот достал стеклышко и долго со значением рассматривал бриллианты. Прошло, пожалуй, не менее четверти часа, прежде чем прозвучало в напряженной тишине: