Воспитанник Шао.Том 1
Шрифт:
Через чес был объявлен отъезд.
Стерейшины все время находились вместе. И сейчас, окинув продолжительным взглядом собирающихся в дальний путь развернулись и медленно потопали к себе.
— Минутку, господин Дэ! — окликнул настоятеля Маккинрой. — Позвольте спросить. Может это лишнее, но хочется от вас услышать. Не замечали ли вы в своем воспитаннике странное изменение блеска глаз? Такое, как бы точнее выразиться, — эксперт пошевелил пальцами в воздухе, выискивая нужное слово, — превращение из отрешенного в отвлеченное чем-то иным, более высоким в данный момент, чем сам поединок. Удивительно, он как бы загорается внутренним свечением, и разум его занят уже не перепетиями самой схватки, а чем-то совсем не относящимся к поединку. Что это? И что может занимать душу в эти перегруженные для нервов минуты?
Настоятель по-новому посмотрел мимо эксперта на удаляющихся офицеров.
— Вы не так просты, как ваша челядь. Это делает вам честь. Да, мы добиваемся такой степени свободного владения ведением боя, — пусть то тренировочный
Вы хоть и американец, но, похоже, постигли многое из китайского. Сумели заметить то, что дано не каждому. Это ставит для меня загадку: кто вы? Для эксперта слишком глубоки. Для разведчика слишком интеллектуальны. Единственное хотелось бы добавить к сказанному и вами виденному: для отрока момент сей боевой истины наступил непомерно рано. После тридцати лет мы считаем, что человеком начинает овладевать жажда глубокого, сокровенного. Чем это вызвано? Признаюсь, для меня это тоже необъяснимо. Подмечено то также Ваном и патриархом. Тьма. Наверное, ближе всех Пат. Еще год назад он как-то обронил, что Pус хоть и ребенок в своем развитии, но мысли его уже стучатся в двери великих истин. Если это так, то в воспитаннике просыпается великий мастер. Это не слова. Это то, что когда-то имелось в редких мастерах прошлого, истина которым открывалась на безжалостном острие двух антагонистических миров. Сам Пат — представитель прошлого. Baн — его наследник. Но они молчат. Философское величие их натур находит выход только тогда, когда они, как в себе, уверены в том человеке, которому хотели бы передать сокровенность имеющегося.
— И даже вам? — но выдержал Маккинрой.
— И даже мне. Я для них еще слишком молод.
Вану восемьдесят один. Патриарху девяносто шесть. Мне только еще шестьдесят шесть. Как видите — мальчишка. Я согласен с западными мыслителями прошлого: зарывать добытое веками, кровью озарения никак нельзя. Но мудрецы наши считают мир сей слишком плотски боязливым и жалостливым к себе, чтобы поведать то, что не может служить, для мирян правдой и сутью. Многие великие мудрецы гибли в боях, в коих стремились к сущим озарениям. Уносили познанное с собой. Сколь обогатилась бы человеческая мысль, прими она в свое лоно те знания, что могли привнести чародеи боя. Неправомерное разбазаривание, пренебрежение человеческими находками. Но они стойки в своих принципах.
— Почтенный настоятель, — скороговоркой, стараясь не нарушать мысли священнослужителя, затараторил эксперт, — а может, есть где записи? Невозможно поверить, что столь мудрые люди могли легко расставаться с кровно приобретенным, не подумав о будущих поколениях. Они ведь философы. Не торгаши — зарывать богатства мысли в бездну небытия.
— Может быть. Если это так, то мне еще не скоро узнать, где они могут находиться.
— Поразительно. Как можно! Это же самоотречение и от лавр, и от известности, и от самого что ни на есть прогрессивного движения мысли к дальнейшим познаниям.
— Вы правы. Но переубедить их нечем. Возраст не переборешь.
Эксперт возбуждался от слышимого, но не знал, как продолжить разговор. Мысли его блуждали, призывно напоминая, что и настоятель — воин не на последних. И он наверняка имеет свои суждения. Но поди ты, перевалил мешок обязанностей на плечи патриархов, а сам скромно, как ученик в годах, отошел в тень. Вспыхивающий рой мыслей не давал покоя.
— Извините, мистер Маккинрой, у нас времени всего одна горсть.
Монах откланялся американцу и засеменил под крышу обители.
Я не спорю с дерзкими крыльями,
Что за тучи нас вознесли.
Только знаю: теряем силу мы.
Уходя от земли
Сидели.
Девятнадцать монахов. Среди них Рус, которому еще только осенью исполнится восемнадцать.
Время туго поскрипывало натянутой тетивой. Но они сидели, и каждый думал о своем так, будто это обычное полуночное бдение. Секунды размышляюще передвигались за спину, приближая минуту, после которой долгий выдох возвестит, что решенное не повернуть вспять. От того и были они серы, печальны. Как идолы, сидели на земляном полу, скупо взирали на одну общую точку. Наконец настоятель оторвал взгляд и устремил его куда-то сквозь темную стену в пространство. Глухой голос тяжело выдавливался из волевых уст.
— Рус, время расставаться. Книга бытия переворачивает страницу, нам остается только созерцать ее строки.
Тихий, размеренный голос настоятеля затаенной, сверлящей болью обреченно отдавался в сердце юноши. От нахлынувших известий сдавило дыхание. Черная печаль услышанного ночным страхом легла на еще не до конца понимающее чело отрока.
— Пату, Вану, мне, да и другим нелегко тебя отпускать. Но судьбу не обманешь. Наше братство прониклось к тебе верой и надеждой. Жизнь отрывает тебя от тех уз, которые в свое время дали тебе приют, утверждение как человека. Дальше идут белые страницы, и тебе самому придется писать на них. Люди прочтут, разберутся, насколько твои деяния согласуются с общечеловеческим. Ты русский, но монастырь тебя принял, воспитал. Верим, что будешь достойным продолжателем наших мыслей и дел. Так уж случилось, — некоторое время Дэ молчал, поглядывая на Руса будто в последний раз, — обстоятельства сильнее нас. Твоя судьба — твой рок. Ее не отбросишь, не подкинешь в чужой огород. Видно, не суждено тебе стать прямым преемником наших долгих традиций, славою монастыря. Пройдет совсем немного времени, и ты будешь жить среди людей, коварство которых и алчность не идет ни в какое сравнение с жестокостью зверей, вся беда которых в том, что они ведут борьбу за существование. Мы не готовили тебя к мирской жизни, жизни в человеческих джунглях, где закон своего выше всяких благих убеждений. Иная судьба готовилась тебе, но, повторяю, не наша в том вина. Трудно сейчас предсказать, что ожидает тебя впереди и что может произойти в круговерти человеческих напастей. Но помни: каждую минуту, каждую секунду своего бренного существования ты должен всегда оставаться человеком в самом добродетельном смысле этого слова. Для этого дана тебе сила, — настоятель мягко взглянул на Руса. — Не забывай всего доброго, чему мы тебя наставляли все эти годы. Долго думали мы, какие слова найти на прощание, чтобы сказанное сохранилось, откристаллизовалось на всю жизнь. Тебе неизвестна жизнь за стенами монастыря. По ходу придется приспосабливаться к мирской суете. Но не это тревожно нам. Через несколько лет злой ветер занесет тебя в Россию. Это твоя родина. Не делай зла людям, которые там живут. Ни на кого еще не поднимали они руки своей. Это великий народ, достойный уважения и почитания. Ты обучен не убивать. Присматривайся. Учись мягкости, человеколюбию. Тебя нетрудно обмануть. Не торопись. Прислушивайся к сердцу, голосу разума. Помни, не стоит жизнь убийцы жизни труженика. Звезды ничего не говорят, суждено ли нам увидеться. Но если тебе волею судьбы понадобится кров, помощь, приходи сюда. Ты записан в нашей книге. Сколько бы лет ни прошло, наша обитель, наши родственные монастыри всегда признают тебя, приютят. Мы верим. Верим потому, что воспитанник ты наш, кровью наш, совестью наш.
Дэ замолчал. Прошло несколько томительных мипут. Недвижные лица созерцали одну точку пространства. Глаза Руса блестели от слез.
Связь времен концентрировалась в невидимой, но осязаемой точке энергии.
Заскрежетали железно слова Вана.
— Брат мой, Руса. Из-за слабости своей придумали люди лук. Как ступенька в развитии цивилизации, он сыграл положительную роль. Но худшее, что они использовали это увлекательное оружие как предмет мести и уничтожения друг друга. Непостижимо для ума столь высокого, каким обладает человек. Но сему опасному виду можно противопоставить мастерство, выучку. Со временем изобретено оружие, сводящее на нет физические возможности человека. В эволюции рода человеческого оно уже не сыграло никакой положительной роли. Пистолеты, винтовки, автоматы; средства уничтожения человека никакими соображениями высшего порядка оправдываться не могут. Варварское оружие — оружие варваров. Человек бессилен в единоборстве с ним. Наши великие предки, мастера смертельного боя, в прошлые века еще пытались доказать более высокие возможности человека по cpaвнению с тем оружием. Но тогда оно было еще медлительным. Сегодня защита от такого оружия — совершеннейшее владение этим оружием. Ты должен запомнить и уяснить: янки будут обучать владению многими видами стрелкового оружия. В этом они преуспели. Сынок, ты должен научиться стрелять, как никто другой. В этом для тебя шанс выжить за стенами монастыря. Для этого у тебя все имеется. Чует мое сердце: на пути твоем очень много плохих людей стоит. В мои годы люди ищут покоя. Я не ищу. Пошел бы с тобой в края дальние но меня не берут. Запомни второе: твой выстрел должен звучать первым. Иначе сердце Вана не выдержит, и пойдет он стрелять всех, кто повинен будет в твоей гибели. И попадать во врага ты должен так, чтобы не слышать ответного выстрела. Иначе все теряет смысл, значение. Незачем строить дом, если заведомо знаешь, что не достроишь. Жестоко, но это так. Такую жизнь создал себе человек. Неймется ему на мягких подушках. Убийства желает зреть. Обыватель — он и есть обыватель. Береги себя. Не вижу за стенами монастыря того, ради чего стоило бы погибать тебе. По своему сердцу ты стоишь выше многих. Только добро — твой удел и призвание. Помни нас, помни братьев.
— А я совсем не хочу уезжать! — вскрикнул сорвавшимся голосом Рус.
Угрюмые глаза, пораженные тоской, подобно стывшему огню, смотрели пламенно и моляще.
— Жизнь сильнее нас. Судьба ведет тебя на первый помост. Ты должен пройти его. На пути твоем возникнет не одна гора и не одна пропасть. Будет огонь, будет вода. Помни: человек создан помогать другим. Не давай памяти расслабляться.
То были последние слова настоятеля. Еще сидели они. Каждый думал свое и общее. Потрогав подбородок, тихо заговорил Пат.