Воспитанник Шао.Том 2.Книга судьбы
Шрифт:
— Дядюшка, я первый раз созерцаю вас таким непривычно расслабленным и чем-то довольным.
Координатор взглянул на младшего родственника снисходительно и ласково. В его голосе слышался семейный тембр удовлетворения и благодушия.
— А почему не быть довольным, Эдвард? Прочный лед необоснованного страха, наносной неприязни к русским потихоньку растапливается. После твоего, довольно убедительного выступления, я предъявил совету последние достижения нашей космической техники: фотографии наиболее крупных загрязненных экономических районов Земли. Это первые фотографии. Здесь, думаю, наверное, с русскими мы сравнялись. Но и вид на Землю с космоса на наши промышленные районы, надо признать, весьма ужасный, весьма и
— Наши конструкторы смогли создать фотоаппараты с большой разрешающей способностью. Русские в этом деле тоже поразительно далеко продвинулись. Нужно их заинтересовать в большем контакте с нами. У них очень много одаренных инженеров. Надо продумать систему переманивания.
Иначе, через пять-десять лет они оторвутся от нас и тогда… — хозяин махнул рукой, открыл дверь в соседний зал. — Германия, будто первый враг наш: мудрит, все старается подальше запрятать свои оптические тайны.
Как дети: будто мы плохо платим. Наш генералитет лезет с запросами в конгресс, уже требует дополнительных ассигнований. Будто от них скрывают секреты. Вечно обиженные, — почему-то в стиле старческого брюзжания ябедничал Координатор.
Господа вошли в большой высокий зал. В нем имелся экран на всю стену. Уселись. Милорд нажал селектор: "Янг, начинай показывать по моим наметкам".
На экране появился европейский материк: непривычно ярко, отчетливо. Реки, озера, горы, долины, угадывались даже города и дороги, но закрытые какими-то серыми, темноватыми вкраплениями на красочно пестром фоне земли.
— Смотри, смотри внимательно: прекрасна, интересна, романтична наша старушка Европа в своем первозданном природном оформлении. И какими безобразными раковыми опухолями смотрятся промышленные районы.
Покажите пожалуйста Рур, Янг, — попросил Координатор.
На экране появилась серо-грязная задымленная фотография Рурского промышленного района-вид сверху. — Территория площадью почти в тысячу миль. Вот это то, что мы наглядно представляем в своем неразумном необузданном могуществе в третьей четверти двадцатого столетия. Наша нежно-зеленая колыбель с ускоряющими темпами покрывается язвенными пятнами промышленных районов: а вместе с ними и отходов. Поражающий феномен: блага цивилизации против существования самого человека.
Координатор нажал кнопку: на экране появился сине- зеленый массив Великих озер. Следующие снимки поочередно приближали и увеличивали районы городов Чикаго, Детройта. Серая грязь дымовой гари как бы прилипала к городам, увеличивалась в размерах, принимала на фотографиях уродливые гротескные формы безудержной фантазии.
— Видишь, картина не менее потрясающая и ужасная, чем в Германии.
Картинка сменилась: огромный разлапистый район Сан-Паулу.
— Тот же преступный беспредел промышленников: та же нажива ради наживы и ничего больше. Опасно зараженный, больной вид планеты.
Разрастание загрязненных районов до катастрофических масштабов. Что ждет нас? И ждет ли что нас вообще? Следом появились районы Токио, Осака. Поразительная идиллия зелени и океана вокруг: и в этом божественном совершенстве тянущиеся в сторону Запада серые потоки промышленного смога. На следующей отвратительной фотографии эксперт не смог самостоятельно определить- что это за район.
— Эдвард, это Кузнецкий бассейн Советского Союза.
— Страшно смотреть. У них еще ужаснее, чем на предыдущих снимках.
— Верно, в Советах ничем не лучше, чем у нас. А в Кузбассе вообще экологический беспредел. Хотя трудно сравнивать. Ученые утверждают, что и эти фотографии не дают общей достоверной картины. Многое зависит от времени фотографирования, направления и силы ветра, сезона и так далее. Много факторов влияет на общее состояние планеты. Вот это видишь? Это Донецкий бассейн. Ничем он не лучше. Как там только люди живут? А вот это, милый племянник, узнаешь? Третий Рим — Москва: разве можно говорить о здоровье этого города. Ленинград-такая же гарь, такая же задымленность. И сколько потребуется средств, чтобы сохранить уникальные музейные здания. В Египте пирамиды стоят около пяти тысяч лет. В Афинах стараются сберечь все свои памятники. Только там, где промышленность еще не копит на полную мощность, земля имеет приглядный вид. И вот, только после того, как Координационный Совет налюбовался этими красноречивыми снимками с подробными комментариями ученых, наши бесстрашные ястребы начали трезветь. Поняли, что мы скорее можем погибнуть от благ, которые сами себе создаем, чем от военного противостояния двух сверхдержав. Они решились и дали согласие на проведение переговоров не ради переговоров как до этого времени, а переговоры ради сохранения условий для жизни на Земле. Они конкретно и близко к сердцу поняли, что все оказалось более трагично, чем даже предсказывают ученые. Совет согласился с тем, что мир нужен и другой альтернативы пока не имеется. Мир нужен не столько нам, сколько нашим потомкам. Люди, которым за восемьдесят, меняются. Они становятся другими. И это, Эдвард, для меня самое важное. Пусть это будет просто животный страх апокалипсиса с их стороны, но он положителен. Он работает на прогресс самосохранения, выживания. У членов Совета исчезает дух беспредметной, показной воинственности, никому ненужной непримиримости. Сейчас выполняется новый заказ на мощные кинокамеры для спутников. Мы должны видеть землю с космоса, как в обычном кино: и общим планом, и в деталях. Вплоть до чтения листа из книги: также и днем, и ночью. Рассказывай Эдвард дальше: что у тебя там наболело.
— Дядюшка, после виденного и слышанного как-то уже и неинтересно о своем говорить.
— Без этих мелких, внешне бытовых деталей не сделать крупного, решающего. Нельзя проигрывать в малом. Звереют тогда все мелкие и амбициозные сморчки. Рассказывай, не смущайся: в чем причины столь враждебного интереса к тебе иезуитов?
— Пока ни к какому сколько-нибудь разумному выводу не пришел.
Поэтому и счел своим долгом немедленно навестить вас и поставить в известность.
— Вы правильно сделали, сэр, Эдвард, — полушутя, и даже игриво резюмировал Координатор, — мы заставим эти изжившие и засохшие глиняные фигурки истории проявлять большую скромность в международных и сугубо конфиденциальных делах США. И делах, совсем не касающихся их ни до, ни после. Но, хотелось бы, конечно, конкретно знать именно причины того, почему вдруг они так резво засуетились вокруг вас. Если раньше им хватало одного Динстона, чтобы быть с вами нейтральными, то почему сейчас проявляется столь неприкрытая угроза, откровенность в действиях? Не связано ли это с неуспешными действиями самого Динстона и с неожиданно успешным приближением вас в паре с молодым монахом к тибетскому региону?
Маккинрой видел приподнятое настроение своего старого дяди и теперь не спеша старался разумно все объяснить.
— Раньше я и предполагать не мог, что полковник может быть близко связан с иезуитами. Куда смотрят наши кадровые службы, контрразведка?
Мне интуиция и напряжение общей обстановки подсказали установить за Динстоном наблюдение. Мои агенты доложили, что полковник так себя непривычно беспечно вел, что они смогли проконтролировать его передвижение до самых Пиренейских гор. А природная осторожность и подозрительность монахов подсказали мне, что и я нахожусь под опасным и цепким наблюдением. Всех лиц, замеченных в занятиях посторонней, не служебной деятельностью в посольстве, я отправил в Вашингтон.