Воспоминание о камне
Шрифт:
Мы замолчали. Тихо неслась лодка по течению реки.
Горели огоньками берега, яркое зарево огней поднималось над городом. Зэ-ччтьш огнями, шел вверх, весь ажурный, просвечивающий огнем пассажирский теплоход.
Мы тихо и молча подплыли к причалу, привязали лодку и пошли домой.
– Ну что, Наэми? Что ответишь ты профессору, когда он спросит тебя на экзамене о целестине?
Примерно так писал о волжском голубом камне наш казанский ученый. Это было давно-давно, и я не знаю, насколько точно передал его стихотворение в прозе.
МРАМОР,
МРАМОР
И МРАМОР
По мраморным ступеням шел я и Афинах в Акрополь. Яркое южное солнце горело
Вот гордый Парфенон, весь изваянный из пентслн конского мрамора. Легкий, на десятках строгих дорииских колонн, но вместе с тем тяжелый в своей каменной громаде 37.
Внутри полумрак. Глаз едва привыкает к ярким лучам солнца, врывающимся в храм. Холодный мраморный пол, холодные мраморные стены с желтыми полосами, а и глубине, освещенная солнечным лучом, вся живая и грозная, стоит Афина. Еще окутано полумраком ее спокойное, прекрасное, бесстрастное лицо. Но горит рука в лучах солнца, божественная рука из нежного полупрозрачного наросского мрамора. Кажется.
вот поднимет она карающее копье, оживет кропь в тон ких жилах, едва просвечивающих сквозь тонкую "кожу"
мрамора.
Он живет, этот мрамор великого Фидия, слитый с золотом и слоновой костью в прекрасное живое существо богини Победы!
Я забываюсь, как во спс, перед обаянием камня, и мне кажется, что со всех сторон медленной поступью входят девушки и юноши в белых хитонах. Среди них победитель ристалищ в лавровом венке: его прекрасное сильное тело почти обнажено, перед ним склоняется и молодость и старость - он победитель!
Мне слышатся странные напевы хора Софокла, превозносящие гибкости, ловкость и силу победителя, caмa мраморная рука Афины как бы протягивается к нему, благославляя его на борьбу за велечие мраморных Афин, за красоту и силу!
В полумраке гуманного ленинградского вечера, окутанного мокрой дымкой моря, входим мы в мраморный зал.
Только две дежурные лампы горят на потолке, длинные столы стоят извилистым рисунком, утопая в букетах каких-то пока трудно различимых цветов.
Но вот зажигаются огни, одна за другой убегают серые тени, яркие лучи заливают розовые мраморные степы, розовые колонны, розовый пол. Мягкими лучами освещаются яркие краски осенних цветов, темная зелень так сказочно гармонирует с нежно-розовым мрамором 38.
Розовые плиты своим пестрым затейливым рисунком улыбаются нам. Кажется, что все недостатки, все жилки, трещинки, включения - все превращается в достоинство камня, который то говорит что-то своим рисунком, то манит своей мягкой прозрачностью, то отбрасывает своей гордой фарфоровой поверхностью лучи света и даже наш взгляд.
В шумном подъеме первой встречи встает Раман39.
Его смуглое индийское лицо еще прекраснее на фоне розового мрамора. Он говорит о своем народе, о новых движениях молодой Индии к прогрессу, искусству, науке, он рассказывает о своих работах в тишине физического института Калькутты, он еще не открыл "эффекта Рамана", еще синее море Средиземья и синее небо его родины не открыли ему тайны колебания молекул, получившей его имя, еще только горят его черные глаза огнем исканий новых истин.
Его сменяет Планк 40. Казалось - безжизненное и сухое лицо, где-то спрятана искорка его глаз за золотыми очками. Он начинает медленно и как-то неуверенно. Он говорит о великих своих открытиях, о квантах энергии, управляющей миром, о загадочной цифре "постоянной Планка", основе и еще таинственной загадке
Он говорит, что науки нет без вдохновения, что великие истины рождаются не вдруг, не в тиши научных кабинетов, а после горячих переживаний души, в огне порывов и желаний, в борьбе за природу и против природы.
Он еще горд в величии своих идей, он еще не склонил своей головы, но уже рождались смутно в его голове далекие от жизни идеи мистической философии.
– Да слушайте!
– прервал его речь маленький коренастый старик с седой бородой.
– Да, наука не существует вне жизни, я сам пришел к ней от огня металлургических печей, где впервые понял великие законы химии, - это говорил норвежец Иогапн Фогт41, металлург и физико-химик в геологии, открывший целую новую главу в мировой науке. Слушайте, вчера я поехал на острова покататься на машине, мы остановились около груды камней, которую разбивал молотком рабочий для балластировки шоссе. Мой спутник и друг из вашей академии объяснил по-русски рабочему, что я заграничный ученый, который приехал в Союз на торжество двухсотлетия русской науки, на праздник советской Академии наук. Рабочий быстро вскочил, он читал об этом в газетах, он знал даже имена приехавших, с какой-то особой горячностью пожал он мне руку, отобрал лучший кусок зеленого глауконитового известняка и подал мне. Вот он, я с ним не расстаюсь, я увезу его в Норвегию, он мне дороже многого.
– Вот это настоящая паука, - закончил он, - когда ее знает и ценит весь народ. Я за такую науку, свободную, великую мысль ученого, за торжество науки и техники...
Догорали огни, поблекли краски цветов. Беспорядочны, шумны были речи на десятках языков. Розовый мрамор стен сиял своей вечной неизменяемой красотой, красотой, для которой нет ни слов поэта, ни кисти художника.
Да процветает и растет истинная наука!
* * *
Мы спускаемся сначала в подвалы, огромные бункера заполнены буровато черным углем. Вагон за вагоном, поезд за поездом сбрасывают черный алмаз в угольные ямы, а оттуда в топки котлов.
Вот они, рождающие силу длинные ряды раскаленных котлов! Сложные системы манометров, труб, счетчиков, стрелок, рычагов регулируют их бурное дыхание, спокойно, уверенно поворачиваются рычаги, когда дрожащая стрелка счетчика слишком отклонилась направо, - уменьшается поступление угля, выпускается пар.
Все дышит здесь мощью и силой огня, среди него спокойный хозяин человек.
Потом длинные светлые залы электрических машин.
Здесь претворяется тепло и энергию электрического тока. Уверенно и быстро крутятся громадные валы электромашин, и тысячи мелких проводов сливаются в толстые медные тросы, по которым бежит электрический ток. Здесь рождается великая энергия мира!
Мы идем дальше. Контрольный пост преграждает дорогу - выдают особые пропуска. "Зачем это?" - "А вот увидите..." Поднимаемся на третий этаж. Большой нарядный зал, стены покрыты полированными мра мерными пластинами, ни одной трещины в них, ни одной царапины, ровные, чистые доски из лучшего уфалойского мрамора.
Это нейтральный распределительный щит энергии Челябгрэса, эго управление несколькими стами тысяч лошадиных сил Урала. Всюду рубильники, лампочки, красные, желтые, синие... краткие надписи: "Златоуста, "Золотая линия", "Свердловск", "Тракторный", "Элсктросплав", "Освещение"... Тихо в зале, как-то не хочется даже громко говорить. Только короткие телефонные звонки да поступь дежурной, спокойно обходящей щиты с горящими лампочками.