Воспоминание
Шрифт:
«Ох, только не это, — подумала я. — Только чтобы никто не боялся и никому, не нужна была помощь». Я никогда не могла сопротивляться этому сочетанию. При том, что я вечно делаю вид, что человек сильный и жестокий, я все время стремлюсь кому-то покровительствовать. Скольких испуганных молодых писателей и писательниц я пригрела под своим крылышком, подталкивая их к тому, чтобы они требовали у своих издательств больше денег и больше рекламы (Дария страшно рассердилась на меня однажды, когда я поступила так с одной из ее авторов, и поэтому теперь я отношусь так только к авторам из других издательств — к вящему удовольствию моего
Я плыла, а голос Милли звучал все слабее и слабее.
И вот это произошло!
Лучше всего описать это так, что мой мозг перемешался с ее мозгом, и в первые секунды ощущение было божественное. Интересно, так ли чувствует это Нора? Мне казалось, я заглянула в голову этой женщины и почувствовала все те правила, которые она впитала с молоком матери, которые вошли в ее плоть и кровь. Она знала, как нужно одеваться и держать себя, знала названия сословий, имена людей, в общем, множество информации, которая для нас сейчас ничего не значит. Все, что было у меня в мыслях, было крайне пристойно, отчего я криво усмехнулась.
А потом я опять почувствовала этот страх. Она боялась чего-то, но чего, я понять не могла.
Я намеревалась выйти из ее головы. Честно, я хотела это сделать. Как ни странно это воображать, но в первые моменты я оставалась сама собой, даже будучи в голове другой женщины. Но неожиданно она взяла верх. Я по-прежнему чувствовала ее, но теперь я контролировала ее волю. Как если бы капитан корабля уступил свое место на мостике первому помощнику.
Я умудрилась произнести:
— Не надо! — Эти слова сорвались с «ее» губ, потом я закрыла «ее» глаза, пытаясь всеми силами выбраться наружу. Я мысленно звала Милли, но ее не было. Как я понятия не имела, каким образом очутилась внутри, так и не знала, как мне оттуда выбраться. .
Господи! Я не знала, что мне делать!
Открыв глаза, я увидела, что стою напротив зеркала в платье цвета персика, которое было так покрыто фру-фру, что, казалось, явилось результатом проигранной дуэли между двумя пьяными специалистами по украшению печенья.
И тут же я поняла, что именно явилось причиной смерти леди де Грей. Мне было до того больно под ребрами, что я едва могла вздохнуть. У меня закатились глаза, и я почувствовала, как у меня ослабли ноги.
Я услышала, как кто-то вскрикнул:
— Госпожа! — И потеряла сознание.
Меня привели в чувство, сунув мне под нос флакончик с какой-то кислотой — это не могло быть ничем иным, кроме нюхательной соли. Ну, а теперь, если я по-настоящему угодила в роман, надо бы встать, вдохнуть побольше воздуха и прочитать им всем лекцию об успехах современной медицины. Интересно, что стал бы делать врач в 1994 году чтобы привести в чувство женщину, которая только что упала в обморок от того, что корсет был слишком затянут? Может, послал бы ее на биопсию?
Как бы то ни было, я очнулась, и, поскольку моя талия была так перетянута, что ей бы и муравей позавидовал, не смогла встать и что-нибудь сказать. Кстати, было очень приятно видеть, как вокруг меня суетятся две женщины и еще седой человек представительного
— Ну, что я могу сказать, — произнес седой человек таким тоном, который мог иметь только врач. Есть вещи, которые не меняются на протяжении веков. — Думаю, теперь будет все в порядке. Вы, леди, частенько слишком сильно перетягиваете свои корсеты. — Он обернулся к служанке. — В следующий раз смотрите, чтобы ей можно было дышать.
Служанка промямлила:
— Да, сэр. — Но было ясно, что она говорит так только чтобы не спорить. Подумать только, и мужчины считают, что когда-то женщины слушались их по-настоящему.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — Девочка, которая была с другой стороны от меня, взяла меня за руку и склонилась надо мной, как будто в самом деле боялась, что я умру.
Мне удалось ответить:
— Немножко кружится голова.
Потом я попыталась сесть в кресле, покрытом парчой, на которое меня уложили. Такие кресла в старину назывались «обморочными» — в данном случае, надо заметить, очень уместно.
— Думаю, что у вас все будет в порядке, — произнес доктор, потрепав меня по руке, как будто мне было четыре года. — А может, у этого обморока есть и другие причины. — И он понимающе подмигнул мне.
Вряд ли он имел в виду путешествие во времени, поэтому мне пришлось улыбнуться ему с самым милым выражением лица. Что я хотела бы знать об эпохе короля Эдуарда меньше всего на свете — так это как в те времена проходили гинекологические осмотры.
Должно быть, моя улыбка его удовлетворила, потому что он встал и начал складывать свои инструменты в чемоданчик с монограммой. Наконец настойчиво посоветовав мне побольше отдыхать и соблюдать щадящую диету, он вышел из комнаты. «Точно как мой доктор, — подумала я. — Если не считать, что мне пришлось бы пойти к нему на прием, и денег он взял бы больше».
Все это время служанка делала вид, что очень занята. Она перебирала платья в гардеробе, перекладывала какие-то щетки на туалетном столике, но было ясно видно, что ей до смерти любопытно узнать, почему я упала в обморок. По крайней мере, из этого мне стало ясно, что леди де Грей обычно не падала в обморок. Для меня в данном случае это значило, что ей хватило мужества научиться дышать, будучи запертой в этой железной клетке.
Я снова попыталась сесть, но это было не так-то просто, потому что под одеждой от груди до бедер я была закована в клетку, которая обладала примерно такой же гибкостью, как старинный костюм для ныряния из книг Жюля Верна.
— Оставьте нас, — решительно приказала служанке девочка. И я осталась в комнате вдвоем с девочкой, которая пристально рассматривала меня. Ну что, Хейден, что теперь ты будешь делать?
— Что случилось? — спросила девочка. — Ты какая-то странная…
— Правда? — отозвалась я, откидываясь в кресле. Мне нужно было немного побыть одной, чтобы прийти в себя. Я с любопытством оглядывала роскошную обстановку комнаты. Серебряные орнаменты, отполированные до блеска, виднелись на каждой поверхности. Украшения работы Фаберже заполняли кабинет с высоким потолком, и я увидела сморщенную обезьянку, изображенную на одной книге.