Воспоминание
Шрифт:
— Что? Как ты можешь не нравиться?! — И его недоуменная реакция была абсолютно искренней. Ему казалось, Калли умна, остроумна, весела. Ее общество — лучшее в мире, потому что она всегда знает, когда промолчать, когда говорить, и если говорить, то о чем.
Обнимая ее и думая о ней так, он не мог удержаться от того, чтобы не поцеловать ее шею, ее ухо, но уже через минуту он заставил себя остановиться. Пытаясь вернуться к невинным детским отношениям, он принялся ее щекотать, но когда она в ответ, хихикая, стала вертеться и ерзать у него на коленях, его тело реагировало на это таким желанием,
— Ох, Калласандра! — страдая, прошептал он.
Калли начала ему рассказывать о сестрах Хедли.
— На самом деле, конечно, не то важно, нравлюсь я им или нет. Они ко мне никак не относятся. Я их нисколько не интересую. Ах, Талли, на самом деле с ними ужасно, просто ужасно скучно!
Талис все еще был так поглощен своим желанием и близостью ее тела, что не слушал, что она говорила. Но теперь у Калли в голове начал созревать некий план. Она хотела внушить Талису одну мысль, но, как всегда, знала, что нужно, чтобы он подумал, что идея — его.
— …И виноват в этом ты, — докончила она, и тут он сразу поднял голову и наконец стал ее слушать. Как и любой другой мужчина, он крайне неохотно признавал свои ошибки, только в том случае, когда не оставалось совсем никакого иного выхода.
— Я? Виноват? Но каким образом я-то могу быть виноват в том, что ты им не нравишься? Наверное уж, Калли, это ты сделала что-то не так, что они стали плохо о тебе думать.
— Они говорят, что я обучалась как мужчина.
Талис, услышав это, расхохотался.
— Это ты-то? Как мужчина. Да ты знаешь, как в руки взять меч или шпагу? У тебя же не хватит силенок даже приподнять доспехи, не то что в них влезть.
— Но я была вместе с тобой все эти годы, — настаивала Калли. — От этого получилось так, что мне не о чем говорить с женщинами. Они все болтают о какой-то ерунде: кто как одет, какие о ком идут сплетни при дворе. Я привыкла с тобой рассуждать о политике и философии… Обо всем том, что имеет хоть какое-то значение в жизни.
Говоря все это, Калли отнюдь не была уверена, что он ей хоть немного поверит. Ему может очень быстро прийти в голову, что они ведь в жизни никогда не говорили ни о политике, ни о философии. Если уж они и говорили о чем-нибудь, так именно об одежде или размышляли о том, что происходит при дворе у королевы.
Но если сказать правду, все рухнет. Больше всего на свете она хотела, чтобы он взял ее к себе. Чтобы ей не торчать больше с этими женщинами. Ей всего лишь хотелось быть вместе с ним. Если он поверит, что так лучше для нее, то он весь мир перевернет, но этого добьется, потому что будет верить, что действует во имя высокой цели. А если она скажет ему правду, если она скажет, что всего лишь «ей этого хочется», то, вполне возможно, он решит, что это каприз, что ей нужно учиться «дисциплинировать себя» и для этой цели отправляться обратно к женщинам.
Она прошептала:
— Я ничему больше не учусь, — думая про себя: «Без тебя мне ничему-ничему не хочется учиться».
Некоторое время Талис ничего не говорил, а сидел, хмурясь, размышляя про себя над этой проблемой. Сначала он не знал, что предпринять, потом ему в голову пришел выход. Если он станет ей помогать,
— Ты будешь со мной, — сказал он твердо. — Ты будешь учиться вместе со мной. Человек должен всегда учиться. Без этого нельзя.
— Не выйдет, — печально сказала она. — Они не позволят. — Она знала, что лучший способ заставить Талиса что-то сделать — это заявить, что он этого не может. — Ты не знаешь, что это за люди. Женщины — тут, мужчины — там. Так принято. Все по отдельности. Они сходятся, чтобы делать детей, а потом опять расходятся, и ничего больше.
— Что-что? — он поднял брови. — Ты-то что знаешь о том, как делают детей?
Калли промолчала, боясь, что он услышит, как она усмехается в темноте. Им нравилось поддразнивать друг друга.
— Да как сказать? Наверное, я знаю далеко не все Не мог бы ты быть так добр и научить меня всему, что положено об этом знать? — Говоря это, она заерзала у него на коленях.
Но Талис ответил не так, как она надеялась. Почему-то, когда он заговорил, в его голосе был гнев.
— Что это с тобой случилось, что ты заговорила о том, как делают детей? Кто там с тобой об этом говорил?! Какой-нибудь мужчина?!
— Никто, — честно ответила она В последнюю неделю она жила только с женщинами, с одними женщинами. — Был один молодой человек, который сказал, что я хорошенькая, но это все. А ты как думаешь: я хорошенькая? — У нее не было намерения вызывать его ревность (не то чтобы ей этого не хотелось, напротив, очень хотелось, просто в тот момент в голову не пришло). В тот момент она вела к другому: намекала ему, чтобы он сделал ей комплимент.
— Что это был за молодой человек? — спросил Талис с яростью, и его руки сжались на ее талии.
— Да так, один, — отмахнулась Калли, недовольная, что он ее не понял, но все еще в твердом намерении получить от него комплимент. — Он сказал, что у меня красивые волосы. А ты как считаешь? Красивые?
— А как он мог это увидеть? — вскричал Талис — Ты что, не носишь там свой головной убор?
Калли улыбнулась. Теперь до нее дошло, что они воспринимают этот разговор по-разному, так что комплимента от него ей не получить. Но, впрочем, разве его ревность — не лучший из всех комплиментов? Потому что он ревновал не часто. Обычно он взрывался, когда Калли меньше всего этого ожидала, и предсказать его вспышки было невозможно. А когда она пробовала вызвать его ревность намеренно, у нее никогда ничего не получалось.
— Это было ночью… И он…
— Ночью?! — он почти прокричал в ее ухо.
— У, Талли! — протянула она. — Это поистине ужасно! Все мальчики, все молодые люди, и почти все мужчины здесь в меня дико влюблены. Они ни о чем другом не говорят, лишь просят позволения поцеловать мои божественные ноги, мои прекрасные нежные руки. Они сражаются между собой за право преподнести мне самые драгоценные подарки. Они пишут поэмы о моих волосах и о небесном цвете моих глаз. А один рыцарь-кавалер сказал, что мои глаза — это как небо перед бурей. А мои волосы! Мне просто даже неловко повторять все, что мне о них наговорили. Вот, например…