"Воспоминания биржевого спекулянта"
Шрифт:
– Дай только время, - возразил я.
Я имел в виду цены. Я не собирался закрывать операцию, потому что знал: ущерб от землетрясения ужасающ и моя железная дорога должна была пострадать чуть ли не сильнее всех. Сказать правду, полная глухота биржи к этому несчастью приводила меня в бешенство.
– А вот что ты намерен делать?
– спросил я - Вложить в железнодорожные акции те миллионы долларов, которые компании потеряли от землетрясения? А после того, как они устранят ущерб, откуда возьмется прибыль для выплаты дивидендов? Самое большое, что ты укажешь сказать, это что разрушения не столь велики, как говорят. Но разве это причина, чтобы покупать
На все это он смог ответить только следующее:
– Да, звучит серьезно. Но я тебе говорю, рынок с тобой не согласен. Лента-то не лжет, правда ведь?
– Ее правда иногда запаздывает, - возразил я.
– А знаешь историю? Кто-то говорил с Джимом Фиском за несколько дней до «черной пятницы» и привел десять причин того, почему золото должно упасть в цене, причем навсегда При этом он так разошелся, что в конце заявил Фиску, что намерен продать несколько миллионов. А Джим Фиск глянул на него и говорит: «Полный вперед! Продавай без покрытия и пригласи меня на свои похороны».
– Что ж, - сказал я, - если бы этот тип действительно выставил их без покрытия, он бы получил бешеную прибыль! Тебе бы самому лучше все-таки продать свои железнодорожные.
– Только не я! Я из тех, которые предпочитают не плевать против ветра и не плыть против течения.
На следующий день, когда в прессе появились подробности катастрофы, рынок начал сдавать, но все еще медленнее, чем следовало. Хорошо понимая, что ничто на свете не может устоять против сильного землетрясения, я удвоил ставку и продал еще пять тысяч акций. К этому моменту многие уже поняли, что произошло, и мои брокеры были на моей стороне. Ни в их, ни в моих действиях не было ни тени безрассудства. На следующий день рынок, наконец, начал реагировать должным образом. Начался настоящий обвал. И натурально, я не упустил своего шанса. Я еще раз удвоил и продал еще десять тысяч акций. Таков был единственно возможный способ игры.
Я не думал ни о чем, кроме того, что я прав - прав на сто процентов, и что удача свалилась на меня с неба. Теперь мне оставалось только воспользоваться ею. Я продал еще. Думал ли я в то время, что, выставив на продажу без покрытия такую громадную линию, я рискую и что подскок курса может сожрать не только бумажную прибыль, но и вложенные деньги? Я даже не могу сказать, задумывался ли об этом, но если и задумывался, то практически не принимал в расчет этой возможности. Это не было безрассудством. Я на самом деле играл осторожно, консервативно. Нет в мире сил, которые могли бы устранить последствия землетрясения, не так ли? Ведь компания не в состоянии за ночь восстановить разрушенные постройки, да еще бесплатно, задаром, не тратя денег, ведь не могла? Даже все деньги мира не помогли бы мгновенно устранить последствия катастрофы, так ведь?
Я не ставил деньги вслепую. Я не был безумным медведем. Я не был опьянен успехом или мыслью, что вся страна может рухнуть вслед за почти стертым с карты Фриско. Нет, конечно! Я не ожидал всеобщей паники. Уже на следующий день я закрыл сделку. Я сделал двести пятьдесят тысяч долларов. Тогда это был мой самый большой выигрыш с самого начала участия в спекуляциях. Все было сделано в несколько дней. Биржа не обращала внимания на землетрясение первые один или два дня. Они будут рассказывать, что причина в том, что первые сообщения были не столь уж тревожными, но я думаю, что дело в ином. Публике потребовалось время, чтобы изменить свое понимание Рынка акций. Даже профессиональные биржевики
У меня нет для этого никакого объяснения, ни житейского, ни научного. Я всего лишь рассказываю о том, что и почему я делал и что из этого вышло. Меня гораздо меньше занимала загадка моего наития, чем то, что оно принесло мне четверть миллиона долларов. Это означало, что, когда придет время, я смогу оперировать куда более мощными линиями акций.
В то лето я уехал на воды в Саратогу. Предполагалось, что это будет отдых, но я все-таки приглядывался к рынку. Прежде всего, я не так уж устал, и это меня не утомляло. А потом, все мои знакомые были так или иначе связаны с рынком. О нем мы, естественно, и говорили. Я заметил, что есть важная разница между разговорами о торговле и участием в торговле. Попадались собеседники, напоминавшие фельетонных клерков, которые хвалятся, что вчера круто поговорили со своим хозяином, как с подлой и ничтожной личностью.
В Саратоге у братьев Хардинг было отделение - здесь отдыхали многие из их клиентов. Но главной идеей, я думаю, была реклама. Отделение на курорте - это первоклассная реклама. Я к ним регулярно захаживал и проводил время среди таких же, как я. Управляющим был отличный малый из нью-йоркской конторы, который был занят поддержанием и налаживанием контактов с отдыхающими биржевиками, а при возможности был рад поучаствовать в бизнесе. Место было просто создано для распространения слухов о вероятных чемпионах - на бегах, на бирже и тому подобном. В конторе у Хардингов знали, что я не принимаю ничьих советов, поэтому управлявший никогда не подходил ко мне, чтобы доверительно шепнуть на ухо о новостях, полученных из нью-йоркского офиса. Он просто передавал мне телеграммы со словами: «Вот что они мне присылают» - или что-либо в этом роде.
Я, конечно, наблюдал за рынком. Для меня смотреть на котировочную доску и расшифровывать ее сигналы - это одно и то же. Я заметил, что моя приятельница. Тихоокеанская железная дорога, похоже, приготовилась расти в цене. Цены на ее акции были высоки, но их движение выглядело так, как будто их кто-то окупает. Я наблюдал за ними несколько дней и все больше убеждался, что их скупает кто-то очень не робкий, располагающий не только большими деньгами, но и знающий, что к чему. Он накапливал акции очень по-умному.
Как только я окончательно уверился в этом, я, естественно, тоже начал их покупать, примерно по 160. Он продолжал свое дело, и я покупал и покупал - порциями по пятьсот акций Чем больше я покупал, тем больше рос курс но безо всяких рывков, так что я чувствовал себя очень уверенно. Я не видел препятствий к их дальнейшему росту; лента об этом ничего не говорила.
Неожиданно ко мне подошел управляющий и сказал, что из Нью-Йорка его по телеграфу спрашивают - у них, естественно, была прямая связь с Нью-Йорком, - нет ли меня поблизости, а когда им ответили, что я здесь, пришел ответ: «Задержите его в офисе. С ним хочет говорить мистер Хардинг».
Я сказал, что, разумеется, задержусь, и купил еще пятьсот акций Тихоокеанской железной дороги. Я совершенно не представлял, о чем хочет со мной говорить Хардинг. Вряд ли о делах. Моей маржи с избытком хватало на покупку того, что я сейчас скупал. Очень скоро меня разыскал управляющий и попросил пройти к междугороднему телефону.
– Привет, Эд, - сказал я.
Но тут на меня обрушилось:
– Что за чертовщина с тобой происходит? Ты свихнулся?
– А ты?
– огрызнулся я.