Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие
Шрифт:
С большим волненьем я ожидал последнего спектакля, где весь инцидент с иностранцами носил только эпизодический характер интермедии, имеющей единственную цель ввести в сатирическую комедию возможно более смеха…
Придя часов в шесть в театр, я осмотрел все костюмы, примерил их. И странно… как только я превратился в «иностранца», волненье куда-то исчезло: я почувствовал, что не боюсь импровизации, и сумею сказать то, что надо…
Вот наступил и вечер. Терцини помогал мне в гриме, который надо было
Чтобы уяснить, как всё это делалось, я расскажу по порядку, хотя рассказать в точности сейчас, через десять лет, довольно затруднительно: придётся выпустить многие фразы, которых я уже не помню, и дать только схему…
Итак, на сцену вышел старик-крестьянин и рассказал почтенной публике, что он снял в аренду маленькое «палаццо» в несколько комнат; что если год будет хороший и приедут иностранцы, то и он малость заработает… А то вот прошлый год его сосед Пиетро за одно лето приобрёл от иностранцев столько, сколько за пять лет не наработал… А сосед Джиованни на деньги «форестьеров» двух дочек замуж выдал…
Рассчитывая так, что дочке его Виктории сейчас двенадцать лет, – крестьянин высказывает блестящие надежды и решения. Если четыре лета удачно сдавать комнаты со столом, то к тому времени и за Викторией можно будет дать хорошее приданое, и свой век обеспечить, и даже наследство оставить будущим внукам…
В это время вхожу я англичанином; на мне полосатый костюм, через плечо сумка и бинокль, на голове шляпа «здравствуй-прощай»… Грим характерный: обострённый нос, рыжие бакенбарды и борода; в руках маленький жёлтый саквояж; во рту – сигара…
Соль разговора, конечно, заключается в определённом неправильном произношении и в односложности.
– Buon giorno! Есть у вас комнаты?..
– О да, синьор! Целых шесть!.. Одна другой лучше!.. Прикажете на солнце или в тени? – и т. д., засыпая меня вопросами.
– Покажите!.. Да, прежде чем смотреть, прошу вас знать, что мне нужен также хороший стол…
– О, пожалуйста!..
– Покой!
– Покойней вам и не найти! Я живу здесь вдвоём с дочкой…
– Никаких иностранцев!..
– Да откуда им и быть-то?.. Эти собаки… Виноват, позвольте я покажу вам комнаты!..
– All right!
Мы входим в дом, и я сейчас же бегу переодеваться… А хозяин возвращается обратно и беседует с публикой:
– Ну, вот, слава Богу, – хоть один, да хороший… Какую цену назначил, на ту и согласился… Ну, ему у меня будет хорошо… За чистотой поглядит Виктория, обед я сам сварю, а что касается тишины, – сколько угодно!.. Ну, Санта Мадонна, теперь можно и за работу!
Выхожу я немцем. На мне зелёный туристский костюм, тирольская шляпа. На плечах – горный мешок. В руке высокая альпийская палка и красный Бедекер. Лицо молодое, с усиками; во рту – трубка.
Теперь у меня другой выбор, другой голос и вместо односложности – распространительность…
– A! Buon giorno, Signore!.. Не найду ли я у вас комнаты со столом, если можно – на солнечной стороне?.. И при этом не особенно дорого?..
– Пожалуйста, синьор, посмотрите!.. Есть несколько хороших комнат: одни выходят в сад, другие на площадь!..
– У вас есть квартиранты?..
– Есть, синьор, один!..
– Только один?!.. Ну и то хорошо… Я люблю компанию… Он, конечно, немец?
– Нет, синьор, если не ошибаюсь, англичанин…
– Ну, это уже хуже!.. Ну, что ж делать!.. Комната чистая? Кто прибирает? Стол хороший?..
– Прибирает моя девочка, синьор!.. Не беспокойтесь, будете довольны!..
Я гляжу в сторону, где будто бы вижу Викторию…
– Ах, это она и есть?.. `E bella ragazza! Ха-ха!..
Тут, подмигнув старику, я дружески хлопаю его по плечу, и прошу показать мне комнаты.
– Только, конечно, я хочу быть как у себя дома… Ложусь я в одиннадцать часов, и до этого времени я могу петь, играть и шуметь, – всё, что мне угодно!..
Крестьянин кряхтит и только с кислой улыбкой приглашает:
– Пожалуйста, посмотрите, синьор!..
Мы входим в дом, и я снова лечу переодеваться.
А хозяин возвращается и говорит:
– Accidenti! Как же тут устроить, чтобы не рассердился первый, если этот будет кричать?.. Мне-то всё равно, я раньше одиннадцати и сам не ложусь… Этот и проще, как будто, да только выторговал себе на два франка меньше, чем я хотел… Ну, авось, всё уладится!.. Только бы англичанин не рассердился!..
В это время я вхожу французом… На мне шапка-блин, пелерина, и, вообще, костюм художника. В руках ящик с красками, и нечто вроде саквояжа. Грим молодой: усики, тонкая бородка и длинные волосы…
– А, здорово, старик!.. Есть комната?
– Есть, есть, синьор!
– За сколько?
– От двух франков в день; если помесячно, то дешевле!
– О, нет, – это дорого!.. А за полтора не сдадите?
– Не могу, синьор… посмотрите сами, – комнаты прекрасные, светлые, чистые… И стол хороший, вкусный…
– Это мне всё равно… Я непривередлив… Так сдадите за полтора?
– Ну, уж для вас, синьор…
– А есть ещё жильцы?
– Да… недавно приехали… англичанин, немец…
– Немец!?.. Чтоб его чёрт побрал!.. Ну, а эта черноглазая девчонка? Дочка, что ли?
– Si, signore!.. Мать умерла уже два года… Она…
– Хорошо, хорошо… мне тут нравится. Но, значит, так: полная свобода!.. Как насчет пения, шума?..
– Как вам сказать?.. Вот немец просил разрешения до одиннадцати…