Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие
Шрифт:
Вот в таком состоянии полудремоты я услышал разговор, происходивший недалеко от меня, вероятно, около перил широкой балюстрады, с которой открывался вид на весь восточный Рим.
– Нет, моя мысль такова! – говорил какой-то старческий, низкий голос. – Сейчас преддверие сезона иностранцев. И весело было бы ввести эти роли в пьесе, ставя их в смешные положения – то из-за неправильной речи, то из-за «манчиа» 18 , то из-за какой-нибудь нелепой выходки «чичероне»!
18
«На чай».
– Вы
– Вот я об этом и думаю.
– Ах, да, маэстро! Я и забыл, что нам необходимо озаботиться о певце. Наш Грациано болен. И согласитесь всё же, – то, что терпимо в Генуе, невозможно в Риме и в Неаполе?! Ведь он поёт на генуэзском диалекте!?
– Простите меня, друг мой… Но и об этом я уже сам подумывал. У меня предчувствие, что мы на пути к цели… Вы видите, там на скамье спит какой-то человек, возле которого в мешке гитара… Очевидно, – бродячий певец, – ergo – неаполитанец, так как это их специальность…
– Ой, не думаю. Он одет не так. И у него под головой горный мешок, как у туристов. Вернее, что это просто какой-нибудь иностранец.
– Va bene!.. Переговорим с ним. И будем просить либо об услуге за деньги, либо просто о высшей любезности. Если он француз, то согласится…
После замечания о горном мешке я уже понял, что разговор касается меня; и, когда две тени загородили мне солнце, – я открыл глаза и повернулся к ним.
– Простите, синьор, что я беспокою вас! – сказал, опираясь на толстую сучковатую палку, старик с прекрасным актёрским лицом и живыми умными глазами.
В то же время молодой человек высокого роста, с чёрной бородкой и тонким восточным носом, приподнял шляпу и, улыбаясь, прибавил:
– Ваша гитара заставила нас забыть учтивость. Мы очень нуждаемся в музыканте-певце. И хотели бы об этом переговорить с вами!..
В ответ я улыбнулся и пригласил присесть.
– Знаю. Я слышал весь ваш разговор. И не скрою, что мне приятно будет иметь дело с актёрами, так как до сего дня я одиноко пел по вагонам и кафе. Но только должен предупредить, что я не француз, а русский!..
– Русский?! – с энтузиазмом воскликнул старик. – Да ведь это же клад! Это способнейший народ. Я бывал в России и играл там, и видел их театры. Много жизни, много экспансивности!.. Много чувства… Очень рад представиться. Терцини – директор комической труппы. Мой молодой режиссёр и помощник – Андрео Чиони.
Я представился и, не желая обманывать их, назвал свою настоящую профессию, объяснив им в нескольких словах причины моего путешествия с гитарой по Италии.
– Accidente!.. – воскликнул старик. – Как это похоже на русского!.. Студент химии ездит по Италии, поёт интернациональные песни, живёт жизнью бездомного бродяги и зарабатывает деньги… Прекрасно!.. Вы мне нравитесь!.. И я очень прошу вас присоединиться к нам. О гонораре мы поговорим потом… Во всяком случае, он не будет меньше того, что вы вырабатываете за день!.. А лучше всего пойдёмте вниз к молочной ферме, и там переговорим обо всём!
Я надел на себя мешок, перекинул через плечо гитару, и мы спустились втроём по длинной песчаной аллейке вниз, где среди роскошной зелени «Виллы Боргезе», открывался розовый «молочный» домик…
– Прежде всего, мой дорогой, – сказал старик, когда мы тронулись в путь, – я расскажу вам о нашей труппе… Кто мы, что мы и зачем мы существуем.
Зимой я и мои друзья – мы все служим, как обыкновенные актёры, в Национальном Театре в Генуе. Играем трагедии, драмы, комедии, даже водевили, – словом, всё, что угодно… Но разве это искусство?!.. Как вам, вероятно, известно, – настоящее искусство театра, искусство импровизации – уже давно ушло… И кажется, как будто бы его и не нужно!.. Но это не так, совсем не так! Оно нужно, оно необходимо, – и народ Италии – демос любит, обожает свой площадной театр… Глубоко уважая великого Салъвини, играющего Отелло или Гамлета, они обожают и превозносят маленького Риккони, играющего родного всем нам Пульчинелло, и любят меня, играющего Труффальдино.
И эта любовь настолько слаще уважения, что я, как и отец мой, вот уже много-много лет каждую весну разъезжаю по городам Италии, и в маленьких театрах, в кварталах, населённых демосом, и ради демоса – ставим Гоцци, Мариво и собственные пьески.
И вы бы видели, как принимает нас народ, как дорог ему его собственный театр!
– И ещё прибавлю я, – произнёс Чиони в то время, как старик, сняв мягкую серую шляпу, отирал лицо красным ситцевым платком, – из года в год путешествуя, мы изучили прекрасно, что любит наш народ; и мы убедились, что ему недостаёт сказки и радости… Вот почему, задыхаясь от смеха до слёз, когда мы, вызывая его на откровенные беседы, помогаем ему осмеять и Ватикан, и Квиринал и Монтечиторио 19 , – он с такой же радостью уносится в какую-нибудь увлекательную фантастическую картину, из-за которой сквозит тонкая и жгучая мораль. Народ – это прекраснейшая аудитория.
19
Итальянский парламент.
– Народ – это большой ребенок, – произнёс старик, – у которого не было настоящего детства, которого били, мучили, пугали всякими ужасами, но который всё-таки, оставшись в глубине своих сокровенных мыслей ребёнком, становится самим собой только у нас, только в стенах нашего театра, куда допускаются, конечно, все, и где все чувствуют себя как дома…
Мы подошли к розовой ферме, заняли столик и, заказав сыру, молока и яичницу, – продолжали нашу беседу.
Я спрашивал о пьесах, об актёрах, о времени подготовки и т. д.
– Всё это вы увидите на деле, – отвечал старик, – но вкратце я вам должен сказать, что актёру нужна не книжка, а тип. Неважно, если актёр скажет не то, что написал автор. Важно, чтобы он сказал то, что этот тип мог бы сказать. Выучки ролей наизусть у нас почти что нет; я её сам не особенно люблю, да и народ этого не любит… Выучка лишает естественности, а отсутствие естественности делает актёра смешным. Искусство актёра заключается в том, чтобы быть лицедеем, но таким искусным, чтобы он казался ещё более выпуклым, чем в действительности…
Между нами и испанцами та разница, что те, идя на бои быков, предвкушают наслаждение зрелищем, которое есть сам реализм. Мы же предпочитаем зрелище, которое известно нам как выдумка, как «театр»; – но мы его признаём и принимаем только тогда, если в продолжение этого зрелища мы всё время будем в состоянии напряжения, как будто перед нами не выдумка, а истина, реальное!.. Вот таковы наши принципы!.. А ещё и другое… Театр «Комедии дель арте» не умер, – и в Италии никогда не умрёт… В каждой стране есть свои народные маски: у вас Петрушка, Иван-Дурачок; у немцев – Эуленшпигель и Ганс Вурст; у французов – Полишинель и Пателен и т. д. Но никто не сумел воплотить их на сцене так ярко, как мы – итальянцы!