Воспоминания (Царствование Николая II, Том 2)
Шрифт:
До соглашения с Англией наши отношения к персидским шахам были такого рода, что явно указывали на полное государственное подчинение Персии России. Главная невыгода конвенции с Англией по отношению к Персии заключалась в том, что не предвидели германского вмешательства, и действительно, после заключения этой конвенции, Германия начала домогаться, чтобы ее продуктам был обеспечен доступ в Персию. В конце концов в 1910 году при свидании Императоров в Потсдаме было намечено соглашение с Германией относительно Персии, соглашение, которое было опубликовано в прошлом 1911 году во время конфликта
В силу этого соглашения с Германией о Персии, мы обязались соединить железные дороги в северной Персии с германской Багдадской железной дорогой, обязались не чинить никаких препятствий экономическому влиянию Германии на севере Персии, т. е. относиться к Германии, как к наиболее благоприятствуемой нации в отношении ввоза ее продуктов в северную Персию и вообще ее финансовой и экономической деятельности.
Что же в конце концов за нами оставалось? Присоединить к себе Персию в политическом отношении мы не можем, так как это противоречить соглашению с Англией. Экономической выгоды в Персии мы решительно не можем иметь никакой, так как очевидно конкурировать на севере Персии с немцами при условии, что Персия должна предоставлять немцам те самые экономические условия, какие она предоставляет нам, также не можем. В результате ясно, что мы подписали конвенцию, при которой мы Персию в будущем потеряем, мы {410} там можем только иметь неприятности но политическому надзору, но выгод мы иметь не можем никаких.
Что касается Афганистана, то Афганистан, согласно существующему положению вещей, представляет собой буфер между Англией н Poccией. Конечно, Poccия не может иметь никакой претензии на какое бы то ни было приобретение в Афганистане, а равно и на какое бы то ни было существенное влияние на Афганистанское правительство, но Россия очень заинтересована в том, чтобы Афганистан оставался буфером. Между тем, по соглашению, Афганистан должен оставаться буфером между Англией и Poccией, но этот буфер в политическом отношении должен находиться под влиянием и надзором лишь одной Англии в такой степени, что мы даже не можем иметь претензии на пребывание наших дипломатических агентов постоянно или временно в Афганистане.
Все, что мы желали бы предъявить Афганистанскому правительству, мы должны это делать через Англию. В результате выходить так, что Афганистан остается буфером, но находящимся под полным влиянием Англии. Естественно рождается сомнение: такого рода буфер не окажется ли когда-нибудь начиненным динамитом, против нас направленным?
Что же касается Тибета, то по соглашению Англия и Россия обязались не вводить в Тибет своих миссий или вообще какую бы то ни было силу. Мне представляется, что в данном случае ограничение Англии по отношению к Тибету едва ли не излишне, так как мы какое бы то ни было влияние в Тибете при уравновешенном суждении иметь не можем. Для того, чтобы иметь какие-нибудь виды на Тибет, нужно обладать чересчур развитой воинствующей жестокостью.
Наконец, одновременно с конвенцией 31 августа мы дали обязательство Англии не претендовать на наше морское влияние на южные порты Персии. Против такого обязательства едва ли можно возражать. Из изложенного ясно, что конвенция с Англией повлекла за собой конвенцию и с Германией по отношению Персии и в результате Персия вышла из наших рук. Российская Империя в будущем на Персию никаких видов, не только политических, но и экономических иметь не может. Она может только там играть роль полицейского и - до поры до времени, покуда то или другое управление Персии не окрепнет и не водворит в стране надлежащий порядок.
{411} Поэтому я и считаю конвенцию 31-го августа безусловно для нас невыгодной.
14 сентября последовало опубликование Высочайше утвержденного "положения о созыве предстоящего чрезвычайного собора русской церкви и порядка производства дел в оном". В этом законодательном оповещении одновременно с утвержденным положением говорилось о предстоящем чрезвычайном соборе, но прошло уже 5 лет, а собора этого не собиралось и насколько можно судить и ныне не предполагается к созыву.
Это тоже была одна из мер отвода глаз, так обильно практиковавшаяся во времена режима Столыпина, продолжающаяся и по его смерти. Между тем наше высшее церковное управление с каждым годом все расстраивается. Высшее управление это теряет всякий церковный авторитет, т. е. теряет влияние на души православных сынов своих.
Ныне происходящие события: со старцем Распутиным, иеромонахом Иллиодором, архиепископом Гермогеном, какими то кликушами, Митькой и другими показывают, в какую бездну пало высшее управление православной церкви.
Несомненно, что это не может не отражаться на всей церковной жизни Poccии и следовательно и на всем государственном строе России, на всей государственной мощи России, а между тем не подлежит никакому сомнению, что православная церковь и ее служители сыграли в создании Poccии, в особенности ее культуры, совершенно выдающуюся и исключительную роль и до настоящего времени в высших сферах и, в сущности говоря, во всем народе России православная церковь играет громаднейшую роль. С поколебанием православной церкви будет колебаться вся жизнь народа и в этом заключается едва ли не самая опасная сторона будущей исторической жизни Poccии.
28 сентября того же года скончался известный Грингмут. Грингмут происходит от иностранных евреев. Он приехал в Москву и был преподавателем латинского языка в Катковском Лицее. Катков взял его под свое покровительство. Грингмут принял православие, затем был преподавателем в Лицее. После этого со смертью Каткова инспектором и чуть ли ни директором Лицея и {412} был одним из сотрудников "Московских Ведомостей", газеты, принадлежащей московскому университету и отданной правительством в аренду Каткову.
Грингмут представлял собой все свойства ренегата. Известно, что нет большого врага своей национальности, своей религии, как те сыны, которые затем меняют свою национальность и свою религию. Нет большого юдофоба, как еврея, принявшего православие. Нет большого врага поляков, как поляка, принявшего православие и особливо одновременно поступившего в русскую тайную полицию.
Я Грингмута, когда был министром, довольно часто видел. Он часто приезжал из Москвы и считал своим долгом ко мне являться.