Воспоминания (Царствование Николая II, Том 2)
Шрифт:
Когда я служил в комиссии графа Баранова, то познакомился в Петербурге с одним из влиятельных чиновников этой комиссии. У него в доме я встречал девицу - сестру его жены (кажется, впрочем, гражданской). Затем, когда я переехал в Киев и стал управляющим юго-западными дорогами, то ко мне явилась эта девица в слезах и просила дать ей возможность честно зарабатывать кусок хлеба. Я ее поместил в одну из многочисленных канцелярий управления. После этого я ее не встречал и вскоре опять перешел на службу в Петербург директором департамента железнодорожных дел. Вот через несколько недель после 17-го октября явилась ко мне одна дама, которая представилась, как жена московского мирового судьи Ч., очень почтенного человека и старца.
Я
Вот она знает, что в Москве готовится форменное восстание со всеми атрибутами - баррикадами и проч. и революционеры отлично знают, что полиция, в сущности, ничего не знает и спешат дать удар, покуда Москва находится в полном расстройстве с деморализованной и испуганной администрацией и не менее испуганным и деморализованным войском, при этом находящимся в очень малом количестве. Она приехала мне все это рассказать, с одной стороны желая мне отплатить добром за то, что я ее спас в Киеве, когда ей ничего не оставалось, как погибнуть, а, с другой стороны, желая спасти и свою подругу, так как ее можно будет спасти только, если сказанный молодой человек скроется, а, оставаясь в Москве, он погибнет и она с ним.
Подробности ее рассказа заставили меня вторично просить Государя назначить кого - либо генерал - губернатором из лиц, более надежных в таких трудных обстоятельствах, и одновременно я написал Государю, можно ли рассчитывать на войсковое начальство. Государь мне по вопросу об командующем войсками ответил, что он вполне полагается на почтенного старца генерала Малахова. Что же касается генерал-губернатора, то при первом свидании он меня спросил, кого полагал бы я назначить генерал-губернатором. Я ответил генерал-адъютанта Дубасова, как человека такого твердого характера, на коего можно вполне положиться.
Государь меня спросил: "А как бы вы думали, если назначить Булыгина?" (бывшего при диктатуре Трепова министром внутренних дел). Я ответил Его Величеству, что считаю Булыгина человеком весьма достойным и, может быть, соответствующим генерал-губернатором в Москве, потому что его там хорошо знают и он хорошо знает Москву. Тем дело кончилось и перемене никаких не произошло. Между тем, революционная волна в Москве все более и более подымалась и я имел из объясненного источника все более и более тревожные сведения. Это меня заставило обратить внимание министра внутренних дел Дурново на сказанного молодого человека в Москве.
{151} Через несколько дней, как я узнал от сказанной госпожи, у него был сделан обыск, но еще за сутки вперед он был предупрежден полицией, что у него будет обыск, а потому все, что могло компрометировать, было или уничтожено, или скрыто.
Приблизительно в это время произошел в Москве крестьянский съезд. О том, что будет такой съезд, я узнал из газет. Я телеграфировал генерал-губернатору, прося его обратить внимание на этот съезд, так как из газет было совершенно ясно, что к съезду этому в значительной степени прилепились такие элементы, которые если и интересуются благополучием крестьян, то, главным образом, для них крестьянский съезд служить боевым революционным оружием.
Я никакого ответа от генерал-губернатора не получил; на другой день съезд открылся. Судя по газетам, там происходили выступы чисто революционного характера и через несколько дней съезд сам по себе закрылся, когда достаточно протрубили революционные мотивы. Только после закрытия съезда я получил от генерал-губернатора телеграмму, что съезд закрылся.
Все подобные попустительства творились под волшебным влиянием динамитных бомб.
Сколько в последние годы мне пришлось встречать людей в прессе (не далее, как старик и сын Суворин, которого фельетонист Дорошевич прозвал для краткости С. С.), в правительстве, в обществе, которые теперь кричат, что в то время "правительство ушло", "бездействовало", "перепугалось", и которые именно в то время и составляли стаю пугливых ворон, которые освободительному движению не сочувствовали, боялись за свой карман и свои привилегии, но не только не имели мужества идти против него, не только молчали, но исподтишка ему подмигивали, боясь как-нибудь не попасть под удары революционных бомб и пули браунингов...
На 9-ое ноября было назначено заседание совета под председательством Его Величества в Царском Селе, как выразился в записочке ко мне Государь, "для личного доклада министра юстиции в присутствии совета". Как оказалось потом - для устройства похорон министру юстиции, честнейшему и прекраснейшему человеку и юристу С. С. Манухину, но об этом мне еще придется говорить далее.
За несколько дней до этого заседания я уже начал получать из московского источника самые тревожные сведения. После заседания {152} я пошел за Государем и сказал Ему, что необходимо немедленно назначить в Москву решительного и твердого человека, иначе я не ручаюсь, что Москва не попадет во власть революционеров и наступит анархия, что это необходимо сделать немедленно.
Государю, видимо, было неприятно, что я Его остановил, но он мне все-таки любезно сказал, что Булыгин от предложения отказался, находя себя для данного момента в Москве неподходящим, и тогда Его Величество меня опять спросил: "Кого же вы предлагаете?" Я опять ответил, что никого не знаю, кроме Дубасова, и уже энергично прибавил: "Позвольте вызвать Дубасова (он был в Курской губернии) и предложить ему немедленно занять пост московского генерал-губернатора". Его Величество ответил "хорошо".
Я сейчас же телеграфировал Дубасову, чтобы он немедленно вернулся и явился Государю. Через несколько дней он уже был у меня и я ему предложил скорее уехать в Москву и вступить в должность. Он туда и приехал за несколько дней до того момента, когда московское восстание начало разыгрываться. При назначении Дубасова, я заметил, что он относился к Дурново не то что недоверчиво, но как то несимпатично, если не употребить более энергичного выражения "гадливо". Он меня просил по важнейшим делам переговариваться со мною по телефону непосредственно, на что я охотно согласился. Дурново к назначению Дубасова отнесся как-то равнодушно. О том, как отнесся Трепов, я не знаю, но, вероятно, довольно отрицательно, так как только этим я могу объяснить какую-то нерешительность Государя в назначении Дубасова. Через самое короткое время по приезде Дубасова в Москву, он меня вызвал по телефону и сказал, что, хотя он и доверяет вполне здешним войскам и военному командованию (потом, при свидании со мною сказал, что, приехавши в Москву, он убедился, что на войска и командование положиться нельзя, но, чтобы не компрометировать военную власть, он сказал иное), но что войск там мало, что он настоятельно требует усиления военной силы из Петербурга и просил моего настоятельного содействия.