Воспоминания (Царствование Николая II, Том 2)
Шрифт:
Затем, я узнал, что Гапон убит в Финляндии.
{168} Около 10 ноября, уже после того, как я отверг ходатайство Гапона через князя Мещерского (Мануйлов его воспитанник или, как он их называет, духовный сын) и выпроводил Гапона заграницу, управляющей моей канцелярией Н. А. Вуич, докладывая мне о лицах, желающих мне представиться, доложил, что, между прочим, представятся журналисты Матюшенский и Пильский. Уже в это время я не принимал без доклада по делам не экстренным лиц, совсем неизвестных. Он доложил мне, что оба эти журналиста работают в "Новостях", по тому времени газете либеральной, но умеренной, и, по сведениям департамента полиции, это люди не опасные, что они желают меня
Потом он просил меня дать ему записку к министру торговли; я написал, прося выслушать Матюшенского, но опасаясь дать ему записку на руки, позвал находившегося в канцелярии Мануйлова, передал ему записку, сказав, чтобы он передал ее Тимирязеву и одновременно представил Матюшенского. После этого я Матюшенского более не видел. Моя беседа с ним была весьма непродолжительна и он мне крайне не понравился. На другой или третий день был у меня Тимирязев и говорил, что он выслушал Матюшенского, что дело идет о восстановлении тех учреждений рабочих, которые были организованы во времена Плеве-Гапона и затем закрыты и опечатаны полицией после 9-го января 1905 года, что он по нынешним временам, чтобы отвлечь рабочих от революционеров-анархистов, этому сочувствует и что для этого нужно будет денег.
Я ответил, что ничего против этого не имею, что относительно всего этого он должен сговориться с министром внутренних дел, {169} а относительно денег испросить их у Государя из так называемого десятимиллионного фонда, ежегодно ассигнуемого по государственной росписи для чрезвычайных расходов, которые росписью не предвидены; при этом, я ему сказал, что во всяком случай на это можно дать только несколько тысяч, помню, сказал - не более шести и при условии контроля за их расходованием. Этот разговор был около 20 ноября и затем мне Тимирязев ничего по этому делу не говорил, точно так, как мне ничего не говорил об этом деле Мануйлов, что со стороны последнего, впрочем, было довольно естественно, так как я ему никаких поручений, кроме передачи маленькой записочки и представления Матюшенского Тимирязеву, не давал, да кроме того я после предупреждения Вуича о том, что вообще Мануйлов не заслуживает доверия, его не принимал.
Вдруг в конце января или начале февраля 1906 года я узнал из газет, что Матюшенскому было выдано Тимирязевым 30.000 рублей на возобновление Гапоновских организаций, что из них 23.000 Матюшенский похитил и скрылся. Это побудило меня запросить письмом, в чем дело, и из объяснений Тимирязева я узнал, что он испросил всеподданнейшим докладом у Государя на организацию учреждений для рабочих 30.000, что выдал их Матюшенскому, что Матюшенский хотел украсть 23.000, что рабочие (организация умеренных рабочих) это узнали и затем, при содействии жандармской полиции, деньги эти нашли, что, наконец, Тимирязев даже видел Гапона и обо всем этом он мне никогда не говорил ни слова!
О том, что он видел Гапона, он не только не говорил мне, но и не писал даже после того, как вся эта история раскрылась. Я узнал об этом уже по оставлении им поста министра из протокола его допроса судебным следователем по делу Матюшенского.
Эта история и была причиной, почему я решил расстаться с Тимирязевым. По этому предмету в моем архиве хранится моя переписка с Тимирязевым и объяснение по поводу этой переписки Мануйлова. Из характера этой переписки видно, что и в объяснениях своих Тимирязев не правдив. Уволившись совсем от службы, он, благодаря связям с некоторыми дельцами, укрепившимися во время бытности его министром торговли в моем министерстве, получил несколько мест в частных учреждениях и затем своею {170} услужливостью добился того, что его выбрали одним из членов Государственного Совета от торговли и промышленности. Это было, по-видимому, то, что он желал.
После ухода Тимирязева с поста министра торговли и промышленности я хотел предложить это место академику Янжулу (бывшему профессору финансового права московского университета и главного фабричного инспектора в Москве).
Но ранее нежели докладывать об этом Его Величеству, я просил к себе Янжула, чтобы с ним объясниться. Он от этого назначения уклонился. В то время бомба еще имела магическое действие и охотников на министерство и вообще боевые посты было мало.*
{171}
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
ОТСТАВКА КУТЛЕРА. ИНТРИГИ ПРАВЫХ
* Последние перипетии истории крестьянского вопроса довольно правильно изложены в маленькой статье, появившейся в одном из первых №№ "Вестника Европы" этого (1909) года. Самая серьезная часть русской революции 1905 г., конечно, заключалась не в фабричных, железнодорожных и тому подобных забастовках, а в крестьянском лозунге: "Дайте нам землю, она должна быть нашей, ибо мы ее работники", лозунге, осуществления которого начали добиваться силою.
Не подлежит по моему мнению сомнению, что на почве землевладения, так тесно связанного с жизнью всего нашего крестьянства, т. е. в сущности России, ибо Россия есть страна преимущественно крестьянская, и будут разыгрываться дальнейшие революционные пертурбации в Империи, особливо при том направлении крестьянского вопроса, которое ему хотят в последние столыпинские годы дать, когда признается за аксиому, что Россия должна существовать для 130 т. бар и что государства существуют для сильных (замечательные положения речей Столыпина).
Конечно, в этих положениях нет ничего нового, этими принципами государства жили еще до эпохи христианства. Это еврейская психология в устах quasi русского либерального министра.
В первые недели после 17 октября, когда шло усиленное, брожение и происходили вспышки в деревнях многих местностей России, когда крестьянство как будто выбилось из полицейского произвола и осталось без всякого регулирующего стимула, так как о какой-либо законности и нормальном правосудии, об институте собственности, как {172} базис социального порядка современных государств, оно никогда не имело и не имеет твердых понятий, тогда многие дворяне, собственники земель, совсем потеряли головы.
Конечно, в числе их одним из первых был генерал Трепов. Как-то раз я приехал в Царское Село с докладом к Его Величеству, меня в приемной встречает Трепов, заводит разговор о сплошных восстаниях крестьянства и говорит мне, что для того, чтобы положить конец этому бедствию, единственное средство - это немедленное и широкое отчуждение помещичьих земель в пользу крестьянства. Я выразил сомнение, чтобы ныне накануне созыва Государственной Думы после 17 октября можно было принять такую поспешную и мало обдуманную меру. Он мне ответил, что Все помещики будут очень рады такой мере.