Воспоминания (Царствование Николая II, Том 2)

Витте Сергей Юльевич

Доклад этот был послан 12 февраля и того же дня был возвращен с Высочайшей резолюцией: "Кто же Ваши кандидаты за исключением отвергнутых мною?" Собственно говоря, никто Его Величеством отвергнуть не был. Кутлера Его Величество не согласился оставить несмотря на мою просьбу его оставить на посту главноуправляющего земледелием, Самарин, на которого я указал и Его Величество согласился, сам отказался, мельком я говорил об назначении товарища министра внутренних дел князя Урусова, будущего кадета, и Его Величество оставил это указание без ответа, а что касается министра торговли, то я никакого не предлагал и потому Его Величество никого не отвергал.

Еще дней за 9 или 10 был у нас доктор Шапиров, который говорил, что Кривошеин очень просит согласиться на его назначение министром земледелия, о чем я получу сообщение Государя.

Затем я и получил вышеупомянутое сообщение. Для меня было ясно, что покуда я буду представлять кандидатов, которые будут нетерпимы Кривошеиным, Трепов будет их хулить и, таким образом, Кривошеин будет продолжать управлять министерством. Вследствие сего, я решил предложить назначить А. Никольского (ныне члена Государственного Совета), который служил со мною или при мне со времен комиссии графа Баранова (конец 70-х и начало 80-х годов), будучи все время и постоянным сотрудником "Нового Времени". Он мною, когда я был министром финансов, был назначен управляющим всеми сберегательными кассами, каковое место занимал и в 1906 году, оказывал мне живое сотрудничество, когда я был председателем сельскохозяйственного совещания, так внезапно закрытого Высочайшим указом, а с 1904 года, т. е. со времени освободительного движения стал резко на консервативную точку, которую постоянно поддерживал в "Новом Времени".

Никольский в особенности много писал о крестьянском вопросе, близко знавши этот вопрос, как теоретически, так и практически. (Кажется, он сам из крестьян.) Против него не нашли никаких возражений, вероятно потому, между прочим, что он был в {188} хороших отношениях с Кривошеиным. Его Величеству угодно было согласиться на назначение Никольского, но не министром, а управляющим министерством.

На пост министра торговли я предложил товарища Тимирязева по министерству торговли, Федорова, который был назначен лишь управляющим министерством и оставался на этом посту до моего ухода. Он давно служил в министерстве финансов, сначала в качестве помощника редактора "Вестника финансов, торговли и промышленности", затем - редактора этого журнала, потом он был начальником отдела торговли и промышленности министерства финансов, а затем когда образовалось министерство торговли после 17 октября, то товарищем министра торговли. Тогда же, когда я решил назначить министром Тимирязева, он меня предупреждал о его беспринципности, политической хитрости и пустоцветности. Сам Федоров очень чистый, знающий человек, весьма культурный, но не в европейском смысле, либерал и бессеребренник. Он не впадал в крайности и был против программы кадетов о земельном устройстве, а потому и расходился со взглядами Кутлера в последних стадиях его министерской деятельности.

Когда я ушел и образовалось министерство Горемыкина, то ему было предложено занять пост министра в этом министерстве, т. е. из управляющего министерством сделаться министром, но он отказался, заявив, что не разделяет взглядов Горемыкина и большинства членов его министерства. Он вышел в отставку и начал издавать газету, которая, конечно, при произвольности режиме Столыпина существовать долго не могла. Теперь он не у дел. Замечательно, что Государь хотел, чтобы в мое министерство перед открытием Государственной Думы вступили Кривошеин и Рухлов, между тем, когда я ушел перед открытием Думы и образовалось министерство Горемыкина, то даже в это министерство они не вошли; место главноуправляющего земледелием занял Стишинский, а министра путей сообщения Шауфус.

Когда распустили первую Думу и образовалось министерство Столыпина, то и тогда эти господа не вошли в министерство и нужно было несколько лет, в течение которых Столыпина выкрасили сажей, чтобы наконец Кривошеин занял место главноуправляющего земледелием, а Рухлов - министра путей сообщения, хотя он имел в {189} своей жизни отношение к путям сообщения вообще и железнодорожному делу в особенности, как я к медицине. Мне остается объяснить, почему я не желал, чтобы Рухлов вошел в мое министерство. Прежде всего потому, что Рухлов это человек Великого Князя Александра Михайловича и Государь его знал только потому, что он был товарищем Великого Князя, когда Его Высочество был главноуправляющим мореходства.

Таким образом, ко всем закулисным интригам я рисковал прибавить, пожалуй, одну из наиболее рафинированных. Затем сама личность Рухлова такого свойства, что не могла внушать симпатии во мне, а в то время и в большинстве политических групп.. Тогда она не могла внушать симпатии даже у черносотенцев, так как тогда Рухлов конечно, не был бы с ними потому, что при мне они не имели и не могли иметь значения, не соответствующего их силе.

Их сила и теперь основывается на физической силе правительства. Ведь и палач силен только потому, что он защищен оружием. Чтобы характеризовать физиономию г. Рухлова, я приведу маленький рассказ.

В прошедшую жизнь я несколько раз встречался с гр. Потоцким, женатым на княжне Радзивилл (дочери ген.-адъют. Вильгельма I), с отцом, которого, наместником Галиции (Краков), я еще был знаком. Этот гр. Потоцкий - русский подданный, так как владеет громадным майоратом в Волынской губ. около Шепетовки (станция на юго-западных ж. дор.). Он давно хлопочет о проведении ж. дороги от Шепетовки к Проскурову. Наконец, образовалась компания, во главе которой стал гр. Потоцкий. Была целая история, покуда это дело прошло через совет министров и департамент Государственного Совета. Столыпин, выдвинув на первый план своеобразный принцип русского национализма, в силу которого, чтобы быть верным сыном своей родины Великой Российской Империи и верноподданным Государя, нужно иметь фамилию оканчивающуюся на "ов", быть православным и родиться в центре России (конечно, еще лучше если патриот может представить доказательство, что он, если не убил, то по крайней мере искалечил нескольких мирных жидов), поддерживаемый некоторыми другими членами министерства, делал препятствия в виду того, что главою дела состоял гр. Потоцкий - поляк.

{190} Наконец, совет разрешил образовать компанию на акциях с гарантированным облигационным капиталом и с тем, чтобы были введены в устав различный ограничения относительно участия в обществе, и службе на ж. дороге лиц "нерусского происхождения". Министерству путей сообщения соответственно сим решениям было поручено составление устава.

Вот гр. Потоцкий и отправился представиться министру П.С. Рухлову и объясниться относительно пределов ограничения участия в деле лиц нерусского происхождения. Как раз в этот день я случайно обедал у одного знакомого с гр. Потоцким. После обеда он мне сказал: "Какой у вас однако странный министр путей сообщения. Сегодня я к нему являлся и затем заговорил об уставе дороги Шепетовка-Проскуров. Оказывается, что он намеревается не ограничить, как то постановил совет министров, участие лиц нерусского происхождения в этом деле, а совсем их исключить, находя это участие опасным в политическом отношении в этом крае. Я его спросил: "Ваше В-во изволите ли вы знать этот край? Вы вероятно судите по неверным сообщениям". На это господин министр мне ответил: "Нет, я сам служил в этом крае. Я служил помощником смотрителя тюрьмы в Летичеве". На что я позволил себе, заключил гр. Потоцкий, почтительно заметить Его Высокопревосходительству, что он вероятно знаком только с клиентами того заведения, в управлении которого он принимал участие, а не с жителями этого края вообще".

Чтобы надлежаще оценить тон моего всеподданнейшего доклада о довольно неожиданном предложении Государя назначить главноуправляющим земледелия Кривошеина и министром путей сообщения Рухлова, нужно не забывать, что к концу января 1906 года, когда высшие классы и камарилья двора почувствовали, что благодаря 17 октября и последовавшим мерам столь казавшаяся страшною революция уже значительно утеряла в своей страшности, интрига против меня уже пошла во всю и Государь в свою очередь, чувствуя, что гроза как бы пролетела, уже начал со мною менее церемониться или, точнее говоря, уже допускал мысль, что теперь пожалуй и без меня справятся.

Я же с своей стороны остался тем, чем был, т. е. не умеющим склоняться и в лавировании по ветру искать свою фортуну. Образчиком существовавших отношений служил вышеприведенный всеподданнейший доклад.

Из приведенного одного штриха тех интриг, которые в то время творились, и того аллюра, с которым я к ним относился, {191} видно, что я был очень нужен, если еще после этого оставался вопреки моему желанию два месяца у власти. Действительно, покуда я не заключил небывалый по своим размерам внешний заем (а без меня его бы никто не заключил) и не обеспечил быстрый возврат армии из Забайкалья, все находилось на острие, a когда это я сделал и собрал Государственную Думу, то, как говорится, всякий дурак уже справился бы с русской революцией 1905 года.