Воспоминания дипломата
Шрифт:
На следующий день я присутствовал на обеде в румынской миссии, пригласившей к себе несколько членов дипкорпуса с их женами. На этом обеде Гафенку преподнес мне небольшой сюрприз: на столе рядом с другими винами красовались две бутылки «Капши». Указав мне на них, посланник промолвил:
– Прошлый раз вы рассказали мне о банкете у нашего министра иностранных дел господина Михая Антонеску и между прочим отметили высокие достоинства «Капши», которой он вас угощал. Так вот, перед вами «Капша» урожая 1920 года, которую я срочно выписал из Бухареста. Надеюсь, что вино это не хуже того, которое понравилось вам тогда.
– Убежден, что не хуже, – заявил я, отведав вина,
Но недолго мы были свидетелями дружелюбных жестов Гафенку. На фоне провокационных действий румынской военщины его усилия придать своим встречам с ответственными работниками Наркоминдела видимость сердечности лишний раз подчеркивали двойственность его положения на посту посланника в Москве. По мере того как опасность агрессии со стороны Германии и ее сателлитов становилась все более вероятной, наши контакты с румынской миссией приобретали все более прохладный, сугубо официальный характер, сводясь почти исключительно к нотной переписке о пограничных конфликтах.
К этому времени у меня сложилось мнение, что объективно Гафенку играл роль дипломатической ширмы для враждебных замыслов Антонеску и его клики. Впоследствии, на страницах книги «Предпосылки войны на Востоке», изданной в ноябре 1944 года в Женеве, он покаянно бил себя в грудь, доказывая, что был абсолютно непричастен к этим замыслам. Более того, он даже утверждал, что не имел понятия о них и о нападении Германии и Румынии на Советский Союз узнал только 22 июня утром от позвонившего ему германского посла Шуленбурга.
«Я очутился в наихудшем для дипломата положении, – писал он, – почва ускользала у меня из-под ног, и я не мог действовать эффективно… Бухарест ни о чем не информировал меня и не ставил в известность о своих действительных намерениях… Я вынужден был ограничиваться тем, что привлекал серьезное внимание румынского правительства к факту изумительного развития сил Советского Союза…»
В таких словах он подытожил свои взаимоотношения с правительством Антонеску. И если это полностью соответствовало истине, то тем легче ему было осуществлять свою миссию дипломатического прикрытия, тем с большей естественностью мог он позировать в роли дипломата, цель которого – налаживать и поддерживать добрососедские отношения между Румынией и СССР.
Ведя подготовку к полному превращению Балканского полуострова в плацдарм вермахта, германская дипломатия продолжала оказывать грубый нажим на Болгарию и Югославию с целью принудить их, подобно Венгрии, Словакии и Румынии, присоединиться к Тройственному пакту. В отношении Болгарии это дипломатическое давление, сопровождаемое одновременно угрозами и посулами предоставить ей территориальный выход к Эгейскому морю за счет принадлежащей Греции Западной Фракии, завершилось в конце концов тем, что Болгария очутилась в лагере агрессоров. 1 марта 1941 года болгарский премьер-министр Филов и министр иностранных дел Попов подписали в Вене протокол о присоединении Болгарии к пакту. В тот же день германские дивизии начали переправляться из Румынии на болгарскую территорию.
Вступление немецко-фашистских войск в Болгарию правительство Филова пыталось представить как некую «мирную акцию» на Балканах. Однако это была попытка с негодными средствами, немедленно разоблаченная советской дипломатией. 3 марта заместитель наркома Вышинский пригласил в Наркоминдел болгарского посланника Стаменова и заявил ему, что Советское правительство не может разделить мнения болгарского правительства, будто ввод в Болгарию германских войск преследует мирные цели на Балканах. Напротив, говорилось далее в заявлении, эта мера, по мнению Советского Союза, «ведет не к укреплению мира, а к расширению сферы войны и втягиванию в нее Болгарии…». Сообщение НКИД об этой встрече было опубликовано 4 марта в «Правде».
Как складывалась в рассматриваемый период внешняя политика нашего соседа – Турции, в недавнем прошлом благосклонно относившейся к авантюристским антисоветским планам генерала Вейгана?
Вступление германских войск на территорию Болгарии в непосредственной близости от границы Турции многократно увеличило опасность вовлечения ее в мировую войну. Советское правительство не осталось равнодушным зрителем роста этой опасности и, несмотря на значительное похолодание в советско-турецких отношениях с осени 1939 года, выступило в поддержку Турции с дружественными заверениями. 9 марта 1941 года замнаркома Вышинский заявил турецкому послу Актаю, что, «если Турция действительно подвергнется нападению со стороны какой-либо иностранной державы и будет вынуждена с оружием в руках защищать неприкосновенность своей территории, то Турция, опираясь на существующий между нею и СССР пакт о ненападении, может рассчитывать на полное понимание и нейтралитет Советского Союза».
Турецкое правительство выразило признательность за эти дружественные заверения и со своей стороны заверило, что если бы СССР очутился в аналогичной ситуации, он мог бы рассчитывать на полное понимание и нейтралитет Турции.
Вместе с тем весной 1941 года во внешней политике Турции наметилась тенденция к прогрессирующему сближению с Германией, чему способствовал двукратный обмен посланиями между Исметом Инёню и Гитлером. Вслед за этим в Анкаре начались переговоры о заключении политического пакта, который в форме договора о дружбе и ненападении был подписан 18 июня – за несколько дней до нападения Германии на Советский Союз.
Этот важный договор, стратегически обеспечивавший балканский фланг Германии, был последним звеном в цепи подготовительных мероприятий Гитлера для агрессии против СССР. Что касается Турции, то ее формальный нейтралитет служил делу снабжения агрессора ценными видами сырья и для ряда политических акций во вред интересам Советского Союза.
К началу марта 1941 года уже четыре страны из числа подведомственных Ближневосточному отделу были угрозами и посулами присоединены к агрессивному Тройственному пакту. 25 марта вынуждены были подписать в Вене протокол о присоединении и представители правительства Югославии – премьер-министр Цветкович и министр иностранных дел Цинцар-Маркович. Но этот акт вызвал столь острую политическую реакцию в Югославии, что результаты очередного дипломатического успеха Германии были сведены к нулю.
Известие о позорной капитуляции в Вене подняло на ноги все патриотические силы Югославии. В этих условиях инициативу отпора капитулянтам взяли на себя патриотические круги военных во главе с командующим военно-воздушными силами генералом Душаном Симовичем. В ночь с 26 на 27 марта они совершили государственный переворот. Правительство Цветковича было свергнуто, регенты несовершеннолетнего короля Петра II – его дядя принц Павел, Станкович и Перович – низложены и арестованы, а сам король Петр II взял власть в свои руки.