Воспоминания и письма
Шрифт:
Итак, Будберг, дипломатический агент, впоследствии управляющий министерством иностранных дел, к великому счастью герцогини Кобургской, привез трех ее дочерей в Петербург. Герцогиня была умна, все три ее дочери были красивы. Тяжело видеть мать, предлагающую своих дочерей как товар для продажи и следящую, на какую из них упадет взгляд императрицы или платок великого князя Константина. В этом поведении виделось нечто столь унизительное, что нам было противно на это смотреть, в особенности принимая во внимание, что лица, которые подвергались такой процедуре, были достойны всяческого уважения. Насчет великого князя Константина ходили анекдоты, которые далеко не подтверждали надежд на счастливое супружество и должны были открыть глаза молодым принцессам и их матери на проектируемое ими будущее; но, приехав так издалека, они считали, быть может, что раздумывать уже поздно. А возможно, их взор, ослепленный блеском величия, уже не различал действительного положения вещей.
Екатерина приняла мать и дочерей с распростертыми объятиями. Она беспрестанно занималась ими, и во время ее бесед с матерью внуки императрицы
Ежедневно устраивались празднества, вечера, балы, прогулки, так что не могло быть недостатка в удобных случаях для короткого знакомства. Великий князь Константин получил от своей бабушки приказ жениться на одной из принцесс, за ним оставляли только право выбора одной из трех. Императрица не терпела отказа в исполнении своих приказаний. Константину было тогда всего семнадцать лет. Позже и в течение всей своей деятельности он всегда доказывал своими поступками, что лишен и способности рассуждать, и способности управлять своими страстями. Что же он мог представлять из себя в эти годы? Конечно, невозможно допустить, что он будет советоваться со своим рассудком или чувствами. Великий князь просто ограничился тем, что исполнил приказание своей всемогущей бабки.
В городе предвидели, что великий князь выберет себе в супруги самую младшую из трех сестер. Старшая, София, сумела выпутаться из беды, объявив вполне откровенно, что ее сердце несвободно. Она одна из всех могла похвалиться смелостью: полюбила молодого австрийского офицера (впоследствии генерала) и заявила об этом; родители, не желая ей противоречить, дали в конце концов согласие, и только она одна из всех сестер и была счастлива в своем выборе. Остальные вышли замуж за принцев и князей, которых не любили; судьба их была несчастлива.
С начала нового, 1796 года было объявлено бесчисленное множество назначений, как по случаю торжественного дня, так и по случаю приближающегося бракосочетания великого князя Константина: нужно было составить двор.
В это время и мы, заодно с другими, были произведены в камер-юнкеры при императрице.
Надо признаться, что это совмещение должностей – военной в гвардейских полках (которая ни к чему не обязывала) и почетной при дворе – имело свои прелести прежде всего для честолюбивой и богатой молодежи, жадной до удовольствий, открывая ей поприще авантюр и разнообразных впечатлений. Молодежь эта допускалась на вечера, танцы, игры, придворные спектакли, то есть в святая святых, куда люди, действительно преданные службе, не могли попасть, разве что по достижении самого высокого чина. Это кажется удивительным: люди без всяких личных заслуг находили двери дворца широко открытыми для себя, тогда как старые генералы, смешиваясь с толпой, напрасно томились в передней, ожидая милостей. Что касается нас лично, то нам было отчего чувствовать себя удовлетворенными, видя ужасного генерал-губернатора нашего края затерявшимся в столице, едва привлекающим к себе взгляд фаворита и не смеющим показаться ни в каком высшем обществе. Это была маленькая месть, которую приятно было чувствовать. Но, кроме этого преимущества нашего положения, все прочее оставалось по-прежнему, так как губернатор, с которым презрительно обращались в столице, возвратившись в свою провинцию, совершал там те же злоупотребления, что и раньше: он втройне вымещал на бедных жителях презрение, которое ему приходилось сносить в Петербурге, и, уверенный в своей безнаказанности, грабил и преследовал семьи, к которым в столице не смел и подойти. Трудно или почти невозможно было добиться правосудия при постоянных злоупотреблениях власти; самое большее, чего можно было желать, – чтобы эти злоупотребления не были слишком возмутительны и соблюдалась хоть какая-нибудь пристойная форма. Все вершилось канцеляристами и секретарями, совершенно не имевшими доступа в салоны, а тем более ко двору, и решавшими всякое дело от имени своих начальников – по большей части беспечных, ленивых или глупых. Иметь на своей стороне чиновников канцелярий было верным средством успеха, так как угнетатели провинций всегда были заодно с разной ничтожной мелюзгой Сената и министерств, и благодаря этому правда нигде не могла пробиться наружу.
Наше назначение дало нам возможность узнать интимные привычки двора, ближе познакомиться с некоторыми важными сановниками и молодыми людьми, с которыми мы теперь встречались в салонах и постепенно сдружились. В довершение всего оно приблизило нас к молодым великим князьям.
Но расскажем прежде о празднествах и церемонии бракосочетания великого князя Константина. Выбор великого князя стал скоро известен публике. Молодая принцесса Юлия, которая должна была, сделавшись великой княгиней, получить имя Анна, учила уже под руководством священников греческий катехизис и готовилась переменить веру. Говорят, что немецкие принцессы, имеющие кое-какие шансы выйти замуж за русского князя, не получают, благодаря осторожности своих родителей, тщательного религиозного воспитания, или, по крайней мере, не изучают глубоко тех догматов, в которых состоит различие между христианскими исповеданиями, и потому легко меняют веру. Верно это утверждение или нет, но легкость в перемене религии, обнаруженная столькими принцессами, дает право на такое предположение; во всяком случае, оно не говорит ничего в пользу их религиозных принципов. Принцессы большей частью или совершенно равнодушны к религиозным догматам, или же в душе остаются теми же, кем были и до своего обращения, – можно долго спорить на эту тему. Честолюбивый расчет родителей может легко взять верх над убеждениями молодежи, но чувство долга не мирится с такими хитростями. И в самом деле, ведь унизительно отказываться от своей веры, хотя бы и по принуждению, а тем более из расчетов
Настал день обращения и крещения, ибо всех, принимающих православие, включая христиан, непременно вновь крестят. Императорская фамилия и все придворные, одетые в великолепные одежды, направились в церковь, уже занятую епископами и прочим духовенством. Началось пение, и приступили к обряду. Тяжело было видеть молодую принцессу, окутанную платьем из золотой парчи, в массе бриллиантов, идущую как жертва, убранная цветами, поклониться иконам, которые не имели в ее глазах никакой святости, подчиниться требованиям обрядов, которые не разделялись ни ее убеждениями, ни чувствами. И это было в ней очень хорошо заметно. Она исполняла свою роль из почтительности, из угождения, не имея другого выхода, не придавая этому никакого значения.
Несколько дней спустя совершилось бракосочетание, и принцесса была отдана молодому князю, едва вышедшему из детства; впрочем, неистовый характер и какие-то странные, жестокие наклонности его уже дали пищу не одному разговору.
Парадные обеды, балы, пиршества, фейерверки продолжались несколько недель. Но, как и всегда, все эти развлечения, такие шумные, такие прекрасные, не возбуждали веселья. Обряд бракосочетания имеет в себе всегда что-то умиляющее и меланхолическое, это торжественная минута, предрешающая всю будущность лиц, связывающих свою жизнь; присутствуя при этом, нельзя не думать, что счастье двух существ ставится в ту минуту на карту. Что касается этого брака и сопровождавших его празднеств, то среди всех этих увеселений на них как будто был наброшен покров какой-то зловещей грусти. Мрачные предчувствия скоро подтвердились признаниями самого великого князя. То, что он рассказывал близким о своем медовом месяце, носило отпечаток ни с чем не сравнимого неуважения к своей супруге и самых странных причуд. Стали замечать, что великие княгини сдружились [7] . Обе немки, обе вдали от семьи, обе в одинаковом положении. Вполне естественно, что это побуждало их к взаимному доверию, которое могло служить им утешением в превратностях судьбы и удвоить счастье в случае жизненного успеха. Великая княгиня Елизавета, которой предназначено было более высокое положение, несравненно более счастливая ввиду достоинств своего мужа, была, казалось, поддержкой и покровительницей своей невестки, которой она должна была заменить уезжавших вскоре мать и сестер. Неравенство в их положениях еще более укрепляло эту связь.
7
То есть жена Константина и жена Александра, Елизавета Алексеевна (Луиза-Мария-Августа Баденская).
Празднества окончились, Кобурги уехали, и жизнь двора вошла в обычную колею. Устраивали прогулки на санях. Екатерина любила иногда кататься по утрам, и дежурные в эти дни камер-юнкеры получали приказ сопровождать ее в своих санях. Однажды при подобных обстоятельствах мне пришлось увидеть Екатерину в утреннем дезабилье и Зубова, без стеснения уходящего из комнат императрицы, в шубе и сафьяновых сапогах. Это совершенно никого не смутило, действующих лиц – ничуть не больше, чем свидетелей.
В Зимнем дворце (он назывался так потому, что двор помещался там зимой) по вечерам собирались в так называемой Бриллиантовой зале (там в шкафах, под стеклом, хранились имперские бриллианты). Зала эта с одной стороны сообщалась со спальней императрицы, кабинетами и туалетной комнатой, с другой – с залами, предназначенными для дежурных. Тронная зала, которая также причислялась к частным апартаментам императрицы, отделяла комнаты дежурных от парадных салонов.
При входе в Тронную залу кавалергарды не стояли, а сидели. Это был отряд, сформированный из офицеров, выделявшихся своими заслугами и ростом. Они нисходили по прямой линии от знаменитой роты тех гренадеров, которые в мгновение ока возвели на трон императрицу Елизавету. Она произвела всех солдат этой роты в офицеры и сделала из них свою личную стражу. До смерти императрицы Екатерины эта стража существовала на том же положении и всегда сохраняла свою роскошную форму. «Пройти за кавалергардами» означало иметь свободный доступ в частные покои. В царствование Екатерины меблировка дворца, конечно, могла быть переменена, но распределение апартаментов оставалось таким же, как во времена Анны и Елизаветы. Это уже Павел затем перевернул все вверх дном.
Мне часто рассказывали (за достоверность не ручаюсь), будто бы императрица Анна видела в Тронной зале свой собственный призрак-двойник, с короной на голове и со скипетром в руках. Потревоженная среди ночи, она велела стрелять по этому призраку, который тотчас же исчез. Это случилось незадолго до ее смерти.
В Бриллиантовой зале двор обыкновенно собирался по вечерам. Там бывали только самое интимное общество и придворные кавалеры, которых к этому обязывала служба. Императрица играла в карты с Зубовым и двумя другими сановниками. Замечали, что Зубов мало обращал внимание на игру и на свою властительницу. Постоянно рассеянный, он то и дело бросал взгляды в сторону стола, за которым играли с мужьями обе молодые великие княгини. Удивлялись, что императрица не замечала этих приемов, которые всех поражали. Играли также за другими столами. Всюду, кроме салонов императрицы, эти вечера казались бы убийственно скучными, даже и здесь все бывали рады, что они не затягиваются. Императрица не дожидалась ужина: рано оставив игру, удалялась в свои апартаменты. Она важно раскланивалась с княгинями и всеми присутствующими; обе половины дверей, ведущих в ее покои, затворялись. Великие князья и великие княгини, в свою очередь, удалялись к себе. Тогда Зубов, также раскланявшись, направлялся в покои императрицы, и двери за ним закрывались, что некоторым казалось довольно-таки странным.