Воспоминания и письма

Чарторижский Адам Ежи

Граф Растопчин был, кажется, вдохновителем и душой заговора. Вследствие интриги он был удален от императора и заменен Нелидовым, племянником «фрейлины с портретом». Растопчин был даже выслан в Москву, ибо Павел никогда не удерживался в границах умеренности, всегда преувеличивал значение всякого намека, во всем спешил и заходил как можно дальше. Но граф был не из тех, кто прощает подобные обиды: он хотел отомстить тем, кто был причиной его падения, и соединился с Кутайсовым: надо было вырвать Павла из-под власти увлечения Нелидовой и поссорить его с женой. Для этого императору дали понять, что он состоит под опекой, что эти две женщины управляют страной от его имени, что в этом убеждены все. Ему

представили особу моложе и красивее Нелидовой и уверили, что она не будет иметь претензий им править. Все это увенчалось удачей: Павел влюбился в дочь Лопухина, бывшего московским полицеймейстером при Екатерине. Лопухин получил титул князя и голубую ленту за то, что не препятствовал видам императора на его дочь. Растопчин был возвращен и получил пост министра иностранных дел. Все должностные лица, принадлежавшие к партии императрицы, князья Куракины и их родственники, со старым князем Репниным во главе, потеряли свои места и были высланы в Москву. Крушение партии было полным: стоило императору заподозрить, что кто-нибудь пользуется протекцией или благоволением императрицы, – и такой человек терял должности и отсылался прочь.

С той поры Павла стали преследовать тысячи подозрений; ему казалось, что его сыновья недостаточно ему преданы, а жена желает царствовать вместо него. Слишком хорошо удалось внушить ему недоверие к императрице и к старым слугам. С этого времени началась для всех, кто был близок ко двору, жизнь, полная страха и вечной неуверенности. Над каждым тяготела возможность быть высланным или подвергнуться оскорбительному выговору в присутствии всего двора, причем император обыкновенно возлагал исполнение этого неприятного поручения на маршала двора. Наступило нечто вроде эпохи террора. Придворные балы и празднества стали опасной ареной, где рисковали потерять и положение, и свободу. Императору вдруг приходила мысль, что к особе, которую он отличал, или к какой-нибудь даме из числа ее родственниц относятся с недостаточным уважением и это следствие коварства императрицы; и он тотчас отдавал приказ немедленно удалить от двора того, на кого падало его подозрение. Предлогом для этого мог послужить и недостаточно почтительный поклон, и то, что невежливо повернулись спиной во время контрданса, или еще какие-нибудь другие проступки в этом роде. На вечерних балах и собраниях, так же как и на утренних парадах, подобные случаи влекли за собой несчастнейшие последствия для тех, кто навлекал на себя подозрение или неудовольствие императора. Его гнев и его решения вспыхивали моментально и тотчас же приводились в исполнение.

Другие монархи после первой вспышки гнева и чрезмерно проявленной жестокости иногда успокаиваются и стараются обыкновенно смягчить последствия своей первоначальной строгости. Но не так было с Павлом. Чаще всего, отдав приказ относительно человека, на которого он рассердился, через некоторое время он не находил уже первоначальное наказание достаточным и поминутно усиливал жестокость кары: приказ удалиться заменял приказом никогда не появляться, простую высылку заменял ссылкой в Сибирь и проч. и проч.

Нелидова во время своей опалы вела себя с большим достоинством и гордостью. Она покинула двор, не обнаружив никакого желания остаться там и ничего не предпринимая для возвращения. С заметным презрением она говорила всем, кто хотел ее слушать, что не было ничего скучнее придворной жизни и она счастлива возможностью наконец с ней расстаться.

Между тем Павел увлекся новой причудой, порой даже отвлекающей его от подозрительности и жестокостей. У него вдруг явилось желание сделаться гроссмейстером Мальтийского ордена. Вероятно, возбуждению этого желания способствовала политика, потому что из всех владельцев и покровителей, которых можно было пожелать Мальте,

овладевшие ею англичане меньше всего нравились Европе. Павел продолжал поддерживать близкие отношения с Англией, которая нуждалась в том, чтобы русский монарх оказывал ей активное содействие против Франции. Все это давало Павлу основание предполагать, что Англия может согласиться передать ему владение, занятое англичанами лишь временно и притом с формальным обязательством возвратить остров ордену Св. Иоанна, под протекторатом той державы, которую укажет Европа.

Император воспламенился мыслью самому стать гроссмейстером Мальты, соединить в своем лице и этот славный в истории титул, и силу, необходимую, чтобы защищать независимость такого важного поста на Средиземном море. Лично для Павла в этом деле играли роль не столько политические соображения, сколько овладевшее им страстное желание фигурировать перед княжной Лопухиной в ореоле рыцарского героизма. Верховный вождь и защитник схизматической церкви, он не видел никакого затруднения в том, чтобы стать во главе самого католического из всех орденов и провозгласить его возвышение. Союзные державы, исключая Англию, осторожно воздерживались от противодействия ему в этом проекте.

Полномочный министр Мальтийского ордена при русском дворе граф де Литта и его брат, папский нунций при императоре, а позже кардинал, поспешили пойти навстречу желанию императора и поддерживали его. В Мальтийском ордене было принято употребление польского языка. С тех пор как маршал Понинский, опозоренный и изгнанный сеймом при первом разделе, взял в свои руки дела этого ордена и торговал его имуществом, орден этот был у нас на плохом счету, но командорства ордена в Польше еще существовали. Их разыскали и восстановили. Павел учредил их и в России, не стесняясь различием религий. Литта по старым обрядам составил церемониал торжественного капитула, на котором должно было состояться посвящение нового гроссмейстера. Император несколько раз появлялся на троне в одежде гроссмейстера, с крестом гроссмейстера де ла Валетта на шее, – крест ему поспешили прислать из Рима.

Павел страстно любил обряды; он хотел, чтобы присутствовавшие отнеслись к ним с глубочайшей серьезностью и придали им особенное значение. Мы с братом были назначены командорами и вынуждены были надевать старинный костюм ордена: длинные мантии из черного бархата, с вышитыми крестами и поясами. Кроме того, проводили подготовительные собрания капитула, предшествовавшие возведению императора в гроссмейстерское достоинство. Все это невольно принимало характер театрального маскарада, вызывавшего улыбки и у публики, и у самих действующих лиц, исключая только императора, вполне входившего в свою роль. Секретарем капитула состоял у нас старый наш знакомый Мезоннеф, француз, искавший в молодости счастья в Польше, имевший там успех у дам и через них достигший чина в армии и креста Мальтийского ордена. К старости он приехал в Россию поправить свое состояние, дважды уже промотанное. Литта дал ему место секретаря. Он хорошо владел пером, умел готовить материал для заседаний капитула и обладал, к удовольствию всех членов, протокольным слогом.

Эта причуда императора Павла способствовала его ссоре с Англией, которая, не давая окончательного ответа, под разными предлогами отказывалась уступить ему остров Мальту. Единственным результатом наших гроссмейстерских заседаний был брак Литты, освобожденного от своего обета папой и женившегося на графине Скавронской, любимой племяннице князя Потемкина, еще очень красивой женщине, принесшей своему мужу в царствование императора Александра богатое состояние и высокое положение в России, где он умер в чине обер-камергера. Княгиня Багратион была его невесткой, доходами с ее имений он заведовал очень усердно и исправно.

Конец ознакомительного фрагмента.