Воспоминания кавалерист-девицы армии Наполеона

Фигёр Тереза

Только плохая погода удерживала нас в деревне, на беду ученому сыну владельца прачечной, который в это время вел уроки! Или на беду его хозяйке! Ведра, хозяйку и школьного учителя мы ненавидели одинаково. Тайком ото всех, прячась за изгородью, мы втроем налетали и переворачивали ведра, выбивая им дно. Мы попортили больше ведер, чем скамеек.

Не знаю, сколько проклятий принесли нам наши подвиги. К ним добавлялись и другие, благодаря которым нас не любил кондитер, у которого работал Клеман. Все пышки, все ватрушки, доверенные подмастерью-барабанщику, не доходили до положенного адресата. Некоторые из них попадали к его подружке Терезе и сестре Виктуар, некоторые — в желудок самого гурмана. Возвращаясь потом в кондитерскую, Клеман каждый раз придумывал что-то в свое оправдание: то огромная собака напала на него и повалила на землю вместе с корзиной, то еще что-то. Кондитер, заметивший во мне склонность к тому, чтобы всегда и при любых обстоятельствах говорить правду, подвергал меня допросу. Я краснела, что-то бормотала в ответ, а потом во всем признавалась. На следующий день Клеман говорил мне:

— Тереза, ты никогда не научишься врать. Из-за тебя я опять получил взбучку; но ничего, ты все равно храбрая девочка, и за это я тебя люблю.

Наше первое причастие было у нас троих в один день. После того, как мы начали изучать катехизис [10] и готовиться к исповеди перед господином кюре, наши подвиги с ведрами и пышками пришлось прекратить. В тот день я почувствовала настоящий прилив жалости; из самой глубины моего сердца и очень искренне я пообещала Богу быть умной и никогда не забывать его святого имени. Если первую часть этого своего обещания я выполняла не слишком строго, то что касается второй его части, то я не побоюсь заявить, что в течение всей моей жизни, полной приключений, я ни разу о ней не забыла. Клеман был в своей великолепной униформе, а его левый рукав был украшен широкой белой лентой, из которой был сделан пышный бант. Он показался мне еще более красивым, чем обычно. После церемонии я пошла на прогулку в своем белом платье и вуали.

10

Катехизис — общедоступный, изложенный в виде вопросов и ответов учебник исповедания христианской веры.

— Боже мой, Тереза! — воскликнул Клеман. — Какая ты была красивая во время мессы! Ты была похожа на невесту.

Мое сердце погрузилось в нежное блаженство. Его и его сестру я готова была любить еще больше, если бы это было возможно. Ох! Как первое причастие привязывает людей. Не забывайте, что все это происходило до 1789 года.

Но даже у детей не бывает вечного блаженства. Первое причастие прошло, и наступило время расставаться! Однажды появился мой дядя и объявил, что собирается отвезти меня в Авиньон. Что за Авиньон? Никто в Рюэйе не мог ответить на этот вопрос. Мой дядя сказал, что это город в ста шестидесяти льё от Рюэйя: но это же целый мир, который встанет между мной и моими друзьями! Рыдая, мы вынуждены были попрощаться. Виктуар пообещала всегда помнить о своей милой Терезе. Клеман выругался, как настоящий солдат, стал пунцово-красным и выразил сожаление о том, что был ленивым и так и не научился писать. Со своей стороны, я не осмелилась проклинать наши прогулы: им я была обязана высшими удовольствиями моей жизни; но я дала молчаливый обет, гордость не позволила мне сказать об этом вслух, при первой же возможности продолжить образование, в котором я так мало преуспела.

Глава II

Я скучаю за прилавком. — Моя униформа канонира. — Федералисты и Аллоброгский легион. — Мой первый и последний выстрел из пушки.

Мне было одиннадцать с половиной лет, когда я приехала в Авиньон. Дядя поместил меня на содержание к одной торговке сукном. Я прошу у вас разрешения не называть ее имени, у меня есть на это причина. По мере взросления и по мере формирования моего сознания некоторые обстоятельства заставили меня потом подумать, что эта милая женщина не была в душе таким уж безжалостным скупердяем, и что в период моего пребывания в ее доме мне приходилось слышать не только звон монет, но и какие-то нежные слова. Я быстро пробегусь по этому периоду моей жизни, в который я немного наверстала время моего прекрасного детства, не скажу потерянное, но потраченное в основном на невинные развлечения. Я научилась отмерять локти, [11] вести бухгалтерию, шить, разбираться в тряпках и т. д. Но я должна признать, что не находила во всем этом особой прелести. Вкус к активной, бродячей жизни, рано развившийся во мне, каждый раз брал верх. Грудь моя требовала свежего воздуха; в лавке я страдала, за прилавком мне казалось, что я засыхаю.

11

Локоть — мера длины. Во Франции она равнялась примерно 120 см.

Разразилась революция, но почти четыре года я почти ничего не знала о ней. Незаметно мне исполнилось восемнадцать лет. Моя мечтательность имела то преимущество, что отвлекала меня от большой политики. Однако я чувствовала себя склонной к роялизму. Что касается маленького Клемана, то с момента моего отъезда из Рюэйя я ничего не слышала о нем и теперь метала громы и молнии в адрес бандитов, убивавших швейцарцев 10 августа. [12] Из уважения к своему дяде я повторяла вместе с ним, что Франция обесчещена тем, что отправила на эшафот своего короля. Наконец, наступило 2 июня 1793 года и изгнание представителей партии Жиронды. [13] В Авиньоне, как и повсюду на юге Франции, вспыхнуло восстание против декретов Национального Конвента. Контрреволюционное движение направлялось роялистами, начавшими маскироваться под жирондистов.

12

10 августа 1792 года в Париже вспыхнуло восстание, сопровождавшееся избиением швейцарской стражи, охранявшей королевский дворец. Король Людовик XVI со своим семейством нашел приют в Законодательном собрании, но последнее в его же присутствии постановило отрешить его от власти и взять под арест, а для решения вопроса о будущем устройстве Франции созвать чрезвычайное собрание под названием Национального Конвента. Вскоре король был признан виновным в заговоре против свободы нации и казнен 21 января 1793 года.

13

Жиронда — партия буржуазных республиканцев, выражавшая интересы крупной торгово-промышленной буржуазии. Название это объясняется тем, что ее наиболее видные представители были выбраны в Законодательное собрание, а затем в Конвент от департамента Жиронда. До 2 июня 1793 года жирондисты занимали господствующее положение в Конвенте. После народного восстания 31 мая — 2 июня 1793 года к власти пришли якобинцы (левые экстремисты, сторонники революционной диктатуры) во главе с Робеспьером, Кутоном и Сен-Жюстом. Начался жесточайший и ничем не контролируемый революционный террор. Конвент сосредоточил в себе исполнительную и законодательную власти и стал управлять страной, как абсолютный монарх.

А потом якобинская диктатура пала. Из тюрем начали освобождать «подозрительных», а на их места стали бросать тех, кого называли «убийцами». Средний класс — буржуа и торговцы — взялся за оружие, кое-как экипировался за свой счет и организовался в роты федералистов. Мой дядя, как старый военный, был избран командиром артиллерийской роты. Новоявленный капитан должен был постоянно бегать между нашим домом и фортом, который мы должны были оборонять, а его племянница не замедлила найти тысячу причин, чтобы постоянно его сопровождать. Положение восемнадцатилетней девушки было не из простых; все говорили о приближении армии Конвента, что было делать? Мой дядя решился разрешить мне носить мужскую одежду; таким образом, я могла спокойно повсюду следовать за ним, даже за городом. Мы приобрели в лавке отрез синего драпа и сшили мне униформу канонира. Она включала в себя широкие штаны в синюю и белую полоску, застегнутые с двух сторон по всей длине на пуговицы; такие штаны назывались шаривари. В нее входил также мундир, огниво на боку и республиканская треуголка, которую я носила, как настоящий сорвиголова. А еще я научилась распевать «Пробуждение народа» [14] вместе с основной массой наших канониров-федералистов. Мой дядя постоянно напоминал мне о любви к моему королю. Я же чувствовала совсем другое: я была веселой, бодрой, неутомимой. Я бегала от одной пушки к другой, передавая канонирам приказы капитана, а иногда и ядра, жестяные банки с картечью или зарядные картузы. [15] Этим я словно опровергала природу, которая неплохо позабавилась, сотворив меня женщиной. Мое призвание определилось: Тереза Фигёр — солдат.

14

«Пробуждение народа» — песня, написанная Суригьером и Гаво в начале 1795 года. В ней содержатся такие слова: «Мы клянемся несчастной страной сразу всех извести кровопийц, сразу всех уничтожить врагов».

15

Картузы — заранее подготовленные дозы пороха, насыпанные в камлотовые мешочки, служившие основой артиллерийских зарядов.

Восставшие всех городов Прованса и Лангедока получили приказ собраться у моста Сент-Эспри, чтобы завладеть важным опорным пунктом на берегу Роны и соединиться с восставшими из Лиона; но представитель народа Дюбуа-Крансэ, [16] который из Гренобля руководил движениями армии, которая должна была противостоять пьемонтцам, быстро отделил от нее против нас генерала Карто с тремя-четырьмя тысячами солдат. Большей частью это был Аллоброгский легион. [17] Аллоброги защищали Галлию от римлян. В 121 году до н. э. они были покорены Квинтом Фабием Максимом, при Юлии Цезаре их территории вошли в состав Нарбоннской провинции Рима. Теперь эти земли стали департаментом, созданным Конвентом в Савойе и на территории Женевы после того, как эти земли вошли в состав Французской республики. Их любовь к свободе отличалась пылкостью, как и любая нарождающаяся страсть: они ревностно стремились сравняться по храбрости со своими предками, а посему сражались великолепно.

16

Дюбуа-Крансэ, Эдмон (1747–1814) — член Конвента, якобинец, активно участвовавший в подавлении контрреволюционного мятежа на юге Франции.

17

Аллоброги — кельтское горное племя, жившее между Роной и Изерой, в северной части Дофинэ и Савойи до Женевского озера.

Наши авиньонские федералисты, [18] впрочем, как и марсельские, не блистали ни военной подготовкой, ни дисциплиной. После трехдневного плохо организованного сопротивления Авиньон принял решение открыть свои ворота Карто и его грозным аллоброгцам. Несчастные буржуа, скомпрометированные участием в восстании, вынуждены были оставить город и отойти к Марселю. Канонирской роте моего дяди, вышедшей последней, было поручено прикрывать отступление.

Не успели мы сделать пары переходов по дороге на Ламбек, как появились аллоброгские конные разведчики. Раздался крик «Спасайся, кто может!», и мы с дядей увидели, как все бросились врассыпную через поля и в мгновение вся колонна рассеялась. Дядя подбежал к орудию, схватил за руку одного из канониров и попытался его задержать. Все вокруг совершенно потеряли голову, никто его не слушал. Один обрезал упряжные ремни и вскочил на лошадь, другой бросил банник [19] в ноги своего капитана.

18

Федералисты — так якобинцы называли тех, кто выступал против политической централизации страны, противопоставляя Парижу, центру революции, провинциальные города (особенно Южной и Западной Франции).

19

Банник — цилиндрическая щетка на длинной рукоятке для чистки ствола артиллерийского орудия.

Тем временем аллоброгцы приблизились и пустились в галоп. Я находилась рядом с дядей. И тут мой мозг, как молния, прошила одна мысль. Фитиль лежал у моих ног, забытый в пыли. Одним движением я подобрала его. Сердце колотилось в груди, руки дрожали. Я поднесла вытянутую руку к пальнику пушки, заряженной картечью. Раздался выстрел. Сквозь пороховое облако я различила посреди темной массы солдат противника сильное смятение. Все произошло в одну секунду, все было как во сне. Придя в себя, я почувствовала, что меня тянет за собой мой дядя, и мы бросились бежать со всех ног.

И почему виноградники Прованса не утыканы кольями, как виноградники Бургундии? Виноградник, в который мы бросились, мог бы послужить нам надежным укрытием, но виноградные лозы, почти ползущие по земле, представляли собой лишь весьма скромные препятствия для лошадей: в результате пять или шесть аллоброгцев быстро окружили нас. Мой юный возраст (в униформе я походила на ребенка) удивил их и вызвал интерес. Я прижалась к дяде, мешая ему размахивать саблей, но одновременно с этим служа ему прикрытием.