Воспоминания о Рамане Махарши. Встречи, приводящие к трансформации
Шрифт:
Никакое лечение не могло излечить желтуху, так как невозможно было обеспечить необходимую диету. Однако через некоторое время один старик принес Бхагавану два кислых лайма. Он сказал, что ему приснился сон, в котором говорилось, что Бхагавану нужно давать сок лайма с медом и сахаром. Один прием этого сока излечил Бхагавана от болезни. Без сомнения, он заболел желтухой, чтобы преподать нам урок, и когда болезнь была больше не нужна, он исцелил себя кислым лаймом!
Однажды один преданный из Неллора, Гриддалуру Нараяна Рао, почувствовал недомогание. По распоряжению Бхагавана я готовила для него на кухне специальную лечебную рисовую кашу. Сампурнамма рядом со мной готовила баклажаны. Она положила маленький кусочек баклажана на лист и дала его
Бхагаван не всегда был таким добрым и мягким.
Однажды перед ним сидели пять или шесть преданных и пели гимн, воспевающий Гуру.
Он поднялся посреди гимна и вышел со словами: «Молитвы и восхваления далеко не уведут. Истинное знание дарует взгляд учителя, исполненный милости».
Я возликовала. Разве я не получала его исполненных милости взглядов? Однако мое счастье продлилось недолго.
На следующий день он сказал: «Пока человек не станет шестимесячным младенцем, нет ему надежды на знание Самости».
У меня сжалось сердце. Несмотря на то что я жила в присутствии самого Бога Аруначалы, я была далека от состояния младенца. Думаю, Бхагаван хотел, чтобы мы обладали невинностью, доверчивостью и верой детей.
Я поняла это, когда Бхагаван начал рассказывать нам истории из жизни известных преданных, живших много веков назад. Я задала ему вопрос об одной такой истории.
«В писании сказано, что Бог явился своему преданному и излил на него свою милость, пока тот находился в утробе матери. Возможно ли это?»
Бхагаван ответил: «Почему ты сомневаешься? Разве сомнение принесет тебе пользу? От этого лишь пострадает твоя преданность. Эти истории так же реальны, как если бы ты мне сказала, что ты сейчас находишься здесь».
Бхагаван любил пересказывать истории из древних классических религиозных текстов. Его лицо озарялось, когда он пересказывал эти удивительные жития святых, живших в стародавние времена. Мы также заметили, что его трогало чтение вслух их одухотворенной поэзии. Однажды я была в холле, когда он читал и разъяснял «Тируппугал» Аламелу Амме из Мадурая. Поскольку я не знала тамильского, то могла только наблюдать. Я увидела, как у Бхагавана изменилось лицо, как только он начал читать стихи. Изнутри полилось сияние, улыбка стала лучезарной, а глаза наполнились состраданием. Хотя я не понимала слов текста, о котором он говорил, его объяснения резонировали в моем уме, и я внезапно и глубоко прониклась ими. Все мое существо вознеслось вверх, несомое потоком странных вибраций. Память об этом переживании до сих пор жива в моем сердце. Огромная радость осталась со мной – радость от знания того, что мне посчастливилось сидеть у ног Божественного Существа.
С ним я всегда чувствовала себя так. Бхагаван всегда учитывал духовный уровень каждого из нас и адаптировал свои слова, жесты и даже интонации голоса в зависимости от того, кто перед ним стоял. Аламелу Амма страстно любила «Тируппугал» и Субраманьяна – божество, которое там воспевается. В этот день Бхагаван отразил и увеличил любовь, которую Аламелу Амма испытывала к этому произведению.
Общаясь с детьми, Бхагаван был их товарищем по играм; для семейных людей он был советчиком; для пандитов – кладезем знаний; для йогов – богом воли, богом победы. Взаимодействуя со всеми этими людьми, Бхагаван видел Себя в них, а они видели Себя в нем. Благодаря этому сердца всех этих людей проникались извечной любовью к нему, и люди оставались у его ног. Все, кто приходил к нему, оказывались под влиянием его любви и доброты, красоты и мудрости, переполняющего чувство единства, излучаемое им. Для меня он был подобен огню, непрерывно излучающему духовный жар. Некоторым он даровал особое видение того, что было невидимо для других. Кому-то он читал целые лекции. Вокруг него собирались толпы, и каждый видел его по-своему. Даже его фотографии различаются между собой. Посторонний может и не догадаться, что на них один и тот же человек.
Как-то днем одна женщина из Кумбаконама села рядом с Бхагаваном и воскликнула: «Как я рада, что встретила вас, Свами! Я так долго и так отчаянно хотела увидеть вас. Свами, Прошу вас, будьте добры ко мне, даруйте мне спасение! Я больше ничего на свете не желаю».
Сказав это, она поднялась и ушла.
Бхагаван от души посмеялся. «Посмотрите на нее! Она желает только спасения. Дайте ей спасения, она больше ничего не хочет!»
«Ведь все мы хотим того же, разве нет?» – спросила я.
Он ответил: «Неужели спасение – это то, что можно дать по просьбе? Можно подумать, я прячу у себя тюки со спасением и выдаю его, когда меня попросят. Она сказала: „Я не хочу ничего“. Если это правда, это само по себе спасение. Что у меня есть такого, что я мог бы дать и что они могли бы взять?»
Бхагаван сказал нечто подобное, когда ему однажды подарили колокольчик для пудж. Он звонил в него то так, то этак, извлекая разные звуки, а потом рассмеялся: «Бог хочет, чтобы мы разожгли костер из своих прошлых злых деяний и сожгли в нем свою карму. Но эти люди сжигают немного камфоры и надеются этим сделать Всевышнему приятное. Неужели они и в самом деле верят, что могут получить что-то, при этом ничего не сделав? Они не хотят склониться перед Богом – они хотят чтобы Бог склонился перед ними. В своей жадности они готовы проглотить Бога, но не позволят Ему проглотить их. Кто-то хвастается своими подношениями. Что они могут поднести? Есть статуэтки Винаяки, сделанные из сахара. Преданные откалывают кусочек от такой фигурки и подносят ей же. Разве эти кусочки не принадлежали ей до этого? Очистить ум от мыслей и непоколебимо оставаться в покое Самости – вот единственное достойное подношение Богу».
В ранние годы, когда я только пришла в ашрам, Бхагаван помогал нам размалывать бобы и чистить овощи. Он даже помогал при готовке. Он вставал задолго до рассвета и присоединялся к тем, кто постоянно работал на кухне. Мы, женщины, приходили к рассвету. Бхагаван следил за тем, чтобы к нашему приходу все было готово, и часто мы обнаруживали, что часть нашей работы уже сделана. Мы пытались приходить к пяти утра, чтобы опередить его. Он ответил нам тем, что стал приходить в четыре. Чтобы обогнать его, мы начали приходить к трем. Когда Бхагаван увидел, что мы недосыпаем, он перестал приходить на кухню до рассвета, чтобы дать нам возможность нормально восстанавливаться.
Бхагаван был воплощением мудрости и доброты. Хотя он и не запрещал нам совершать ошибки, он все же требовал точного выполнения его указаний. Нам приходилось выполнять одно и то же задание снова и снова, пока оно не было сделано так, что это удовлетворяло его полностью. Неужели он делал это для себя? Какой ему был в этом прок? Он хотел показать нам, что все может быть сделано правильно, что наши вредные привычки вызваны лишь недостатком терпения и внимания. Иногда, желая добиться от нас нужного результата, он казался жестким, даже жестоким. Бхагаван знал то, чего мы в тот момент не осознавали: что мы всегда можем действовать правильно, стоит только захотеть. Когда убеждаешься в этом на собственном опыте, приходит уверенность, а с уверенностью – покой и добродетель.
Работая на кухне, он был одним из нас, но в холле, сидя на диване, он был великим Богом Кайласа, священной горы. Каждый раз, когда Бхагаван входил в холл или выходил из него, все мы вставали в знак почтения, но было видно, что ему неудобно причинять беспокойство стольким людям. Он не любил формальное почитание ни в каком виде. Я сама убедилась в этом, когда он критиковал меня за следование формальным ритуалам. У меня выработался обычай преподносить ему несколько изюмин каждый раз, когда я приходила из города, потому что традиция требовала не приходить к Гуру с пустыми руками.