Воспоминания о русской службе
Шрифт:
В скором времени я распрощался с нашим гостем и прошел в каюту капитана. Предъявив свои полномочия, я попросил показать судовую роль {46} , которую вместе с ним тщательно проштудировал. О каждом члене экипажа, вплоть до последнего матроса и юнги, капитан дал мне все необходимые сведения. Люди отличались примерным поведением и служили у него с давних пор.
Затем я отправился на второй пароход, предназначенный для свиты престолонаследника, все тщательно осмотрел и решил, что красивое и удобное убранство оного не вызывает нареканий. Изучив и с этим капитаном судовую роль, а также узнав, что вплоть до недавнего времени он был капитаном другого судна, я попрощался с ним, но предупредил, чтобы он и его команда были готовы по прибытии престолонаследника
Осмотр пароходов занял два часа. Вновь войдя в шатер, я увидел, что все готово к приему цесаревича. Депутации стояли по местам, дородные купцы, украшенные золотыми медалями, цепочками и орденами, ждали перед шатром у стола, накрытого богато расшитой скатертью. На столе стояло большое, литого золота, усыпанное самоцветами, искусной работы блюдо с хлебом-солью.
Мой товарищ по несчастью, молодой офицер Генерального штаба, успел меж тем выдержать нелегкую стычку с принимающей стороной, но не сказал ни слова, не выдал нашу тайну, так что люди принялись строить всевозможные нелепые домыслы. До того дошли, что спросили окружного начальника, нельзя ли уладить наши очевидные сложности с помощью денег. Они, мол, охотно это сделают, и размеры суммы им безразличны. Окружной начальник заверил их, что знает не больше, чем они, однако не думает, что с нашей стороны это новый способ делать деньги. Мы посмеялись, а потом сели составлять обстоятельный приказ для капитанов. Как только покажется экипаж престолонаследника, пароходы должны отчалить от пристани и выйти на открытую воду, где поменяются капитанами и командой, причем всем матросам и служащим надлежит забрать с собой все свои вещи. Затем новый капитан на пароходе престолонаследника должен еще раз тщательно обыскать все помещения и любой предмет, назначение которого ему неизвестно, выбросить за борт. Выполнив все это, суда должны крейсировать вблизи причала, пока флажный сигнал не призовет к пристани сначала пароход цесаревича, а затем пароход свиты.
Капитан парохода, на котором прибыл генерал-губернатор С., был вынужден сообщить этому последнему, что ему и команде придется покинуть судно и задача перевезти престолонаследника через озеро будет возложена на другого капитана и его команду. В тот миг, когда генерал-губернатор С. получил это сообщение, я пригласил его сойти на берег, так как вот-вот пожалует престолонаследник. Но С. не дал мне договорить, перебил вопросом, не посходили ли мы все с ума, и как это я смею на его корабле приказывать его капитану, и что все это означает. Я сказал, что не в состоянии ответить на последний вопрос, но барон Корф, безусловно, сумеет это сделать. Пароходы же принадлежат нашей области, и команда их находится в подчинении моего начальника, каковой поручил мне принять такие меры. С. упорно требовал, чтобы я сказал ему, что происходит и не ждем ли мы экстраординарных событий. Я ответил отрицательно. Засим он и оба его спутника встали, и все мы сошли на берег. По дороге он лишь раздосадовано заметил: «Что ж, пусть барон Корф и отвечает за безопасную переправу цесаревича!»
Я едва успел поспешить навстречу экипажу, где подле престолонаследника сидел барон Корф. Барон Корф и Барятинский, ехавший следом, шагнули ко мне с заметной озабоченностью. Я доложил о ситуации и о принятых мерах. Оба согласились, что сделано все возможное, теперь остается только уповать на Господа.
Престолонаследник, которому барон Корф сообщил о наших опасениях, смеясь, подошел ко мне, пожал мою руку и спросил: «Ну так что? Взлетим или поплывем?»
Несмотря на «помехи», вызванные моим вмешательством, прием и весь праздник прошли с таким триумфом и блеском, что лучше и быть не могло, а проводы престолонаследника в Лиственичном были не менее восторженны, чем встреча во Владивостоке.
По окончании пышного застолья в палатке, оборудованной под часовню, состоялось торжественное богослужение, во время которого духовенство и купечество вручили престолонаследнику много ценных икон. Затем цесаревич удалился в приватный салон, устроенный для него в большом шатре, и дал прощальную аудиенцию всем, кто сопровождал его в путешествии через Амурскую область, — сначала он принял барона Корфа, который долго пробыл у него и расстался с ним явно очень растроганный, потом и нас.
РАССТАВАНИЕ С ЦЕСАРЕВИЧЕМ
Когда я вошел к престолонаследнику, он подал мне руку и спросил: «Вы уже получили весточку от вашего брата Генриха?» — на что я ответил отрицательно. «В таком случае вы, наверное, ничего не знаете о его планах на будущее?» — продолжал престолонаследник. Мой брат, офицер на крейсере «Память Азова», сопровождал цесаревича в плавании до Владивостока. Хотя кают-компания располагалась отдельно, престолонаследник нередко заходил в гости к офицерам и держался с ними совершенно по-товарищески. Все собирались вместе и за бокалом вина непринужденно беседовали о том, о сем. Престолонаследник рассказал мне, что мой брат, который недавно у берегов Ирландии и Норвегии наблюдал тамошний оригинальный способ китового промысла, увлекся идеей организовать по этому способу китобойный промысел и у сибирских берегов. «Я нахожу идею отличной и думаю, ваш брат как нельзя лучше подходит, чтобы ее осуществить. Это для нас единственный способ эффективно использовать наше большое китовое богатство, вместо того чтобы отдавать его на откуп другим нациям. Напишите вашему брату, что и я, и все его корабельные попутчики шлем ему привет и пусть он держит меня в курсе всего, что узнает о китобойном промысле в Тихом океане. Мне все это очень интересно», — сказал цесаревич.
По ходатайству престолонаследника мой брат получил тогда шестимесячный отпуск для ознакомления с промыслом на американских китобойных судах. В итоге он осуществил свой план и первым организовал на Тихом океане регулярный китобойный промысел {47} по норвежской системе; престолонаследник был совершенно прав, когда назвал Генриха самым подходящим для этого человеком. Интерес к данному предприятию сохранился у цесаревича и впредь, и позднее, когда мне доводилось с ним разговаривать, он всякий раз спрашивал о моем брате, но всякий раз касался также и путешествия по Амурской области и чтил память барона Корфа. На прощание цесаревич подарил мне свой фотографический портрет с автографом.
Когда аудиенции закончились и каждый из принятых получил из рук престолонаследника подарок — самым ценным считался его портрет с автографом, — цесаревичу доложили, что на пароходе все готово к отплытию, и мы направились к причалу. Цесаревич шел впереди, вместе с бароном Корфом и князем Барятинским, его и барона Корфа свита следовала за ними. Когда мы ступили на причал, он еще раз обернулся ко мне и прошептал: «Идите ближе, ведь если нас взорвут, вы должны взлететь на воздух вместе с нами». Я ответил: «Если такое случится, я, безусловно, хочу участвовать». Оба старых сановника, слышавшие наш разговор, перекрестились и подошли ближе к престолонаследнику, который не выказывал ни малейшего страха.
С берега мощным хором в сопровождении военного оркестра грянуло восторженное «Боже, царя храни». Эти звуки эхом провожали отплывающий пароход. Престолонаследник еще долго махал нам, и мы, стоя на причале, тоже махали шапками. Нас всех охватила печаль, ибо мы от души любили цесаревича.
КОНЕЦ ПОТУЛОВА
Прежде чем завершить этот цикл моих рассказов, я хочу вернуться к тому, с чего начал, — к делу Потулова, — и сообщить, чем оно закончилось.
Потулова препроводили в Иркутск, в следственный изолятор; однако процесс его целиком в суде так и не рассматривался. В спекуляциях Потулова были замешаны очень многие высокопоставленные чиновники, и, чтобы избежать большого шума, процесс постарались замять. С этой целью гражданский иск отделили от уголовного, и уголовный процесс вели в Иркутске, а гражданский — в Чите. В результате документы вечно отсутствовали там, где были нужны, и в конце концов под всей этой историей подвели черту: без приговора суда Потулов административным порядком был сослан на поселение в Якутскую губернию. Прибыл ли он на место, я не знаю.