Воспоминания об Илье Эренбурге
Шрифт:
Даже странно было слышать полную тишину, наступившую в зале. Но, не обращая на нее внимания, как он не обращал внимания на аплодисменты и свистки, лектор продолжал в своем обычном ворчливо-улыбчивом тоне:
— И каждый из этих способов сидеть можно понять и принять, кроме одного — манеры сидеть, положив ноги на стол. Да и с этой манерой, пожалуй, можно согласиться, однако при условии, что стол этот будет собственный, а не чужой.
Тут разразились такие аплодисменты, что никакие свистки уже не могли пробиться сквозь них…
Это умение рассказать о думах и чувствах советского народа, об успехах и победах сторонников
Простые люди знают, ценят неутомимого "пилигрима мира". Не в доказательство этому, ибо это общеизвестно, я приведу два, как мне кажется, интересных примера.
Советские солдаты в дни боев на немецкой земле случайно нашли под развалинами какого-то старинного, разбитого авиацией, замка охотничье ружье дивной работы. Ружье было сломано, но ствол, казенная часть и ложе, украшенное великолепнейшей гравировкой, инкрустированное перламутром, серебром, золотом, обратили их внимание. Нашелся в роте знающий человек. Он прочел надпись, выгравированную по-французски, и узнал, что уникальное это ружье — подарок льежских оружейников Наполеону Бонапарту, сделанный ими в дни, когда будущий император был еще революционным полководцем Конвента. Полюбовались на диковинку, и кто-то вспомнил при этом, что Илья Эренбург увлекается историей Франции. И вот писатель получил из действующей армии ящик с обломками уникального ружья, посланными ему в подарок, и письмо за подписями всего наличного состава роты с пожеланиями доброго здоровья и творческих успехов.
А в болгарском городе Варна, где сейчас международный дом отдыха журналистов, среди других достопримечательностей этого старинного города показывают иногда иностранцам сапожную мастерскую, известную лишь тем, что над ней висит большая вывеска "Илья Эренбург". Это рабочие мастерской решили по-своему выразить уважение к любимому писателю.
Работая над этими заметками, я вспоминаю все, что знаю об Эренбурге, его романы, повести, статьи, речи, вспоминаю его самого, жизнедеятельного, неутомимого, ироничного, и никак не могу отделаться от странной мысли полно, так ли, действительно ли ему семьдесят лет? Впрочем, во Франции, которую он так хорошо знает, есть поговорка: "Женщине столько лет, сколько ей дают окружающие". Думаю, что пословицу эту можно применить и к самому Илье Григорьевичу, хотя, произнося ее и, вероятно, перевирая при этом, рискуешь наскочить на одну из его едких острот.
1961
Николай Тихонов
Выдающийся борец за мир
Книга эта, посвященная воспоминаниям об Илье Григорьевиче Эренбурге, многое расскажет о писателе, о его жизни и творчестве.
Я хочу ограничиться воспоминаниями, которые связаны с его деятельностью выдающегося борца за мир.
Еще в 1935 году он был одним из инициаторов Международного конгресса передовых писателей Европы в защиту культуры в Париже. Содержание этого собрания точно выразил Ромен Роллан в своей телеграмме конгрессу, где он писал: "Мы находимся на опасном повороте истории, когда все силы реакции и обскурантизма
Максим Горький в своем обращении к конгрессу писал: "Не новый, но уже последний крик буржуазной мудрости — мудрости отчаяния, фашизм все более нагло заявляет о себе как об отрицании всего, что существует под именем европейской культуры".
Да, это было так. В Италии свирепствовали черные рубашки фанатиков Муссолини, в Германии фашизм под именем национал-социализма уже рубил головы и загонял тысячи людей в концлагеря и Гитлер бросал вызов всему существующему, нагло утверждая свои человеконенавистнические лозунги.
На парижский конгресс выехала большая делегация советских писателей. Ехали мы двумя группами: одна — через Германию, другая — через Польшу, Чехословакию, Австрию, Швейцарию.
Когда та группа, в которой был и я, достигла французской границы и к нам в купе пришли проверять документы, мы все вынули свои красные «паспортины». Увидев такое количество необычных книжек, французский чиновник в шутливом испуге воскликнул:
— Что я вижу — красный десант?!
Но в следующий момент, обследовав все паспорта, он уже с удивлением спросил нас:
— Но, простите, почему вы здесь?
— А разве наши паспорта не в порядке?
— Нет, они в порядке, но почему вы едете через Базель, вы же должны въехать во Францию через бельгийскую границу. Почему же вы оказались не там, а здесь?
Тут мы вспомнили, что, когда произошел раздел нашей делегации в Варшаве, мы быстро решили, кто едет через Берлин, а кто через Вену, но не посмотрели отметку в паспортах.
Создалось затруднительное положение. Француз ушел и привел какого-то начальника, который, рассмотрев паспорта, недоумевающе покачал головой и сказал неуверенно:
— Что же теперь делать? Запрашивать Париж — министерство иностранных дел — поздно, поезд задерживать нельзя. Как же быть? Но почему же вы все-таки так ехали?
И тогда кто-то из нас воскликнул:
— Мы не хотели ехать через Германию!
Этот наивный возглас вдруг возымел неожиданное действие. Чиновник посмотрел на нас другими глазами и сказал:
— Вы не хотели ехать через Германию! Все понятно. Благодарю. Все в порядке… — И, уходя, повторил: — Они не хотели ехать через Германию. О, я вас хорошо понимаю! Все в порядке…
Мы приехали в Париж поздно вечером и устроились в небольшом отеле на углу улицы Ренн. Рядом оказался знаменитый бульвар Сен-Жермен. Утром, полный еще впечатлений долгой поездки (я был в первый раз за границей), я смело пошел по незнакомым или, вернее, знакомым мне по литературе знаменитым улицам великого города, к Эренбургу, который жил далеко от центра, около Северного вокзала.
Я шел, оглядывая прохожих, останавливаясь у магазинов, твердо держась плана, по которому я наметил свой маршрут. Я шел долго, удостоверяясь по временам, что держу правильный путь, и дошел до дома, где мне открыл дверь изумленный моим неожиданным появлением Илья Григорьевич. Тут же была милая и добрая Любовь Михайловна. Они думали, что я приехал на такси, и когда узнали, что я пришел пешком, очень удивились. Илья Григорьевич расспрашивал о Москве, кто в делегации, как мы ехали, и все-таки спросил, как же я его нашел.