Воспоминания. Том 1
Шрифт:
Шествие началось... Народ почтительно расступался, давая дорогу. Еще момент, и дивный образ Богоматери показался народу, стоящему на площади. Я никогда не забуду этого момента...
Я чувствовал, как волна религиозного экстаза захватила меня и уносила все дальше и дальше от земли... Я не видел ни чудотворного образа, ни людей, которые несли его и шли за ним; я видел только Божию Матерь, Ея Пречистый Лик, Ея безмерную любовь, изливаемую на грешных, немощных людей... И то, что испытывал я, то испытывали, вместе со мною, все эти десятки тысяч народа, и я понимал, почему эти люди плакали, почему оглашали воздух громкими стенаниями и рыданиями,
И слезы раскаяния смывали эту скверну и делали человека смелее и дерзновеннее, и он, с надеждою, простирал свои грешные руки к Богоматери и тянулся к Ней, и покорно шел за толпою, сосредоточенный и смиренный...
Крестный ход медленно подвигался вперед... Густое облако молитвенных волн стояло над толпою... Невидимые нити соединяли небо и землю... Начинало смеркаться... И на фоне вечернего полумрака это шествие чудотворной иконы Божией Матери в храм, эта необычайная процессия, с высоко поднятыми хоругвями и зажженными свечами, где слезы и рыдания заглушались перезвоном церквей и хором певчих, где общее горе и страдания и затаенный страх за исход ужасной войны связали всех надеждою на помощь Матери Божией, – производила потрясающее впечатление...
Только к полуночи крестный ход дошел до ближайшего к вокзалу храма, где чудотворная икона Богоматери была встречена Харьковским епархиальным миссионером, архимандритом Митрофаном (ныне епископ Сумской, викарий Харьковской епархии), и где в продолжение всей ночи служились молебны о ниспослании победы на фронте.
Я шел за процессией вместе с губернатором Н.А. Протасовым. Толпа плотным кольцом окружила нас... Кто-то дотронулся до меня... Я оглянулся... Подле меня шел какой-то нищий, в лохмотьях... Когда наши глаза встретились, он загадочно, шепотом, сказал мне:
"Целый год тебя ждали... Спеши, чтоб не было поздно"...
В этот момент толпа оттеснила его, и я потерял его из виду... Я спросил губернатора, что могли означать его слова; но никто не мог объяснить их... Поздней ночью я вернулся к архиепископу Антонию, у которого имел пребывание... Архиепископ также не мог объяснить мне загадочных слов нищего. На другой день святая икона была так же торжественно, крестным ходом, перенесена обратно на вокзал и установлена в салон-вагоне, в котором и должна была следовать в Ставку.
Момент прощания с иконою вызывал такие сцены, каких я никогда не видел, каких никогда не могло себе представить никакое воображение.
"О, русский народ, – думал я, глядя на эти душу раздирающие сцены, – до какой высоты ты способен подниматься, в какие заоблачные, небесные дали способна залетать душа твоя"...
Как в зеркале отражало это прощание сокровенные думы и мысли плачущих, те чувства, какие живут на дне души и прячутся от людей, все то дорогое и ценное, и нежное, что не выносится наружу, а отдается только Богу... Там была та бесконечная любовь русского народа к Матери Божией, та несомненная вера в Ея небесную помощь, какая ждет чуда и творит чудо, там было такое раскаяние и самобичевание, какие изгоняют всякую стыдливость, и робость, и смущение, какие с корнем вырывают всякий грех, все то, что мучило и терзало человека, о чем напоминала совесть...
Салон-вагон был засыпан цветами...
Подле чудотворного образа стояли ставники и горели свечи...
По очереди входили в вагон прощаться с иконою...
Вслед за архиепископом Антонием вошел в вагон и губернатор Н.А. Протасов. Опустившись на колени, он долго молился пред святым образом, с умилением приложился к нему и затем простился со мною, трижды облобызавшись со мной...
Мог ли я думать, что это прощание будет последним, и я не увижу более этого замечательного человека...
Вскоре губернатор скончался, и его похороны повторили картину описанного крестного хода... За несколько месяцев своего управления Харьковской гу6ернией, он стяжал себе такую необычайную славу, что его считали святым. "Это были не похороны, а открытие мощей", – говорила мне бывшая на погребении Н.А. Протасова. В 5 часов дня, 3-го октября, поезд медленно отошел из Харькова.
Глава VI. По пути в Ставку. Беседа со священником Александром Яковлевым
Когда поезд тронулся, то, находясь еще под впечатлением Харьковского крестного хода, я сказал о. Александру Яковлеву:
"Как неправы те, кто видит в крестном ходе только церемонию, а высокий религиозный подъем, какой в этих случаях всегда наблюдается, приписывает массовому гипнозу... Природа этого подъема совсем иная...
Здесь не только выражение собирательной воли к добру, но и момент массового пробуждения от греха, когда раскаяние одного заражает другого, когда вдруг вся внутренняя скверна озаряется каким-то небесным светом, и видна даже пылинка греховная, где-то глубоко спрятавшаяся; когда требования совести настолько обостряются, что даже малейший грех тяжелым камнем давит сознание, и является потребность очиститься"...
"Что же удивительного, что так объясняют, – ответил о. Александр, – науке теперь больше стали верить, чем Церкви Божией; а про то забывают, что хотя наука и многое приоткрыла, да не все, а, когда дойдет до своего предела, тогда и Церкви не станет отрицать, а сольется с нею... Загордился человек, верит лишь тому, до чего своим разумом дошел; а разум-то не у всех одинаков, вот потому и веры нет... Да и на что она таким людям, коли они своим разумом живут, да на него полагаются?!"
"Да, да, – ответил я, – удивительно это стремление гордого человека засадить каждую Божественную истину в скорлупу своего разума... Что влезет в эту скорлупу, тому и верят и того не отрицают; а что не влезет, то отвергается... Это называется "научным обоснованием"... Как будто такое обоснование является большим авторитетом, чем слово Божие... Вы знаете, батюшка, до чего теперь додумались в Америке?"
"Любопытно послушать", – ответил о. Александр.
"Заметили там люди, что при общей молитве настроение гораздо более повышенное, чем когда молятся в рознь, и что Господь чаще внимает, когда молятся вместе, и что такие молитвы доходнее к Богу... И вот, стали люди собираться, иной раз уже не в храмах, ибо храмы не вмещали молящихся, а на площадях, или даже за городом, и там возносить свои горячие молитвы к Богу... А в моменты каких-либо бедствий, рассылались даже приказы по всей Америке, чтобы в назначенный час возносились бы повсюду моления к Богу. Особенно подчеркивалось, чтобы эти моления возносились не только в определенный час, в назначенную минуту...