Воспоминания
Шрифт:
Мы прошли за ней в гостиную. Отец сидел и пил. По его виду нельзя было сказать, чтобы он только что занимался любовью. Что-то не складывалось в нашей версии. Впрочем, я давно привык к странностям моих родителей. Да и мама только что вернулась из страны безумия.
Я не принес с собой шампанского, потому что знал: у отца всегда припасена бутылка на аперитив. Однако на этот раз я не заметил на столе никакого шампанского. Я спросил, все ли в порядке; отец не ответил. Только улыбнулся как-то криво. Я спросил:
— Разве мы не будем пить шампанское?
— Шампанское?
— Ну да… Как всегда. Разве нет?
— Да-да, конечно…
В этот момент в гостиную вернулась мама с цветами в вазе. Она снова сказала: «Какие прелестные!» А потом добавила: «Жаль, что рано или поздно завянут».
Повисла пауза. Реплики не вязались одна с другой. Взаимопонимания не намечалось. Отец объявил маме, будто я требовал чего-то неслыханного:
— Он хочет, чтобы я открыл бутылку шампанского.
— Шампанского? Сейчас? — отозвалась мама с той же интонацией, что и отец.
— Какие-то вы оба странные сегодня, — заметил я.
— Да, хорошо бы сегодня выпить шампанского, — веселым голосом вмешалась Луиза, чтобы не дать воскресенью превратиться в поминки. — Мы хотим сообщить вам что-то важное!
— Мы тоже… хотим сообщить вам кое-что… — пробормотала мама.
— …
— Вы садитесь.
Мы с Луизой сели. От маминых слов у меня мороз пробежал по коже. Случилось явно что-то нехорошее. Наверно, у отца рак, не иначе. Не знаю почему, но другие варианты не приходили мне в голову. Он столько нервничал в последние месяцы, что я не удивился бы, если бы у него обнаружились метастазы. Я смотрел на родителей, не в силах вымолвить ни слова. Наконец мама оборвала нить моих размышлений и объявила:
— В общем… об этом трудно говорить… но мы с отцом… решили развестись.
58
Фрэнсис Форд Коппола мог бы снять фильм о том, как он снимал «Крестного отца». И это была бы такая же мощная по силе воздействия лента, как сам фильм. Продюсеры сделали все возможное, чтобы отстранить его от съемок, потому что им показалось, будто этот режиссер им не подходит. То же касалось Аль Пачино, неизвестного в ту пору актера, которого привел Коппола. Удивительней всего, что режиссеру удалось продвинуть своего ставленника, равно как и свою концепцию фильма.
С Марлоном Брандо, получившим впоследствии «Оскара» за роль Дона Корлеоне, тоже не обошлось без проблем. Продюсеры и его не хотели брать. У него была репутация неуправляемого, и страховка его стоила баснословных денег. Коппола не сдавался; тогда продюсеры потребовали кинопроб. «Как! Да вы с ума сошли! Заставить Брандо пробоваться? Это же величайший из ныне живущих актеров/» У Копполы, не было выбора. Но как объявить это Брандо? Если сказать правду, тот уйдет и больше не вернется. Коппола решил схитрить: будто бы Брандо нужен ему для репетиции света. Поверил ли актер, — это вопрос, но так или иначе, именно в тот день он нашел элемент, который прославил его в роли Дона Корлеоне. Вдруг, посреди съемки, Брандо ушел с площадки и стал рыться у себя в сумке. Когда он вернулся, за щеками у него лежали ватные тампоны. Это изменило все: его лицо,
59
Через некоторое время мама спросила:
— А что же вы? Какую новость вы хотели нам сообщить?
Мы сказали: нет, нет, ничего мы сообщать не собирались. Не говорить же им о помолвке в тот момент, когда они вывалили на нас известие о разводе. Оно подействовало на нас отрезвляюще. Мы пришли к ним счастливые, полные радужных планов, гордые будущими клятвами в вечной любви, — и попали на агонию их брака. Может, стоило увидеть в этом предзнаменование? Неужели родители вечно будут отравлять мне счастливые моменты жизни? Обед прошел в тяжелом оцепенении, мы почти стыдились своей радости, которую нам приходилось скрывать. Отец сказал:
— Все же удивительно, что ты позвонил вчера и сказал, что вы зайдете. Будто знал.
— Да, нас это и вправду удивило, — подхватила мама. — Мы думали, как тебе сообщить, и решили, что лучше сделать это лично, чем по телефону.
— …
— Что-то не так? — поинтересовалась она, обеспокоенная моим молчанием.
— Да нет… Просто я удивлен, вот и все. Я думал, что у вас столько испытаний позади, что вы теперь начнете новую жизнь.
— Твоя мать действительно начала новую жизнь, — неожиданно перешел в наступление отец.
— Послушай, не начинай все сначала!
— А ты им скажи! Скажи все как есть!
— Что ты должна нам сказать?
— Да нечего говорить. Просто в моей жизни появился человек. Так бывает. Я познакомилась с ним в клинике. Он преподаватель немецкого. Работал в школе на окраине, не выдержал, у него случилась депрессия. Сейчас ему лучше. Мне кажется, мы очень друг другу помогли. Он такой…
— Ну хватит уже! — перебил отец. — Скажи лучше, сколько ему лет.
— …
— Да столько же, сколько тебе! Он твой ровесник! Желторотый учителишка! — заорал отец, выпучив глаза.
— Ма, это правда? Он правда мой ровесник?
— Правда. Мне кажется, он даже чуть моложе… Но какое значение имеет возраст? Рядом с ним я дышать начинаю, я разговариваю, я живу. Я больше не могла жить с твоим отцом. С ним мир какой-то… тесный. Ничего не происходит спонтанно. Куда-то сходить — целая проблема, он сто лет готовится, зреет.
— Да уж не в пример тебе! Тебе и двух секунд хватает — схватилась, понеслась! Две секунды — это еще много.
— Ты просто хам!
— А ты пошлячка!
— Как же ты любишь сам себя, тебе ни до кого нет дела!
— А тебе есть? Кукла надутая!
— А ты вонючка! Отвратительная вонючка!
— Сразу видно, что с ребенком связалась. Детсадовская лексика! Педофилка несчастная!
— Импотент!
— Фригидная!
— Да как с тобой не быть фригидной? С тобой и нимфоманка зачахнет!
— Ну это уж совсем гнусно! Как базарная баба!
— Ах, ну да, мы же теперь в высоких сферах парим! Мы Ан-то-ни-о-ни смотрим! Да что ты в нем понимаешь? Кишка у тебя тонка! Индюк напыщенный! С тобой минуту достаточно поговорить, чтобы убедиться, что ты ни черта в этом не смыслишь. «Приключение» он смотрел!