Воспоминания
Шрифт:
Довольно скоро мы сообщили новость отцу Луизы. Тот отреагировал неожиданно. «Я подарю ему первый в жизни зонтик!» — заявил он. Мне кажется, он был настолько ошарашен, что сказал первое, что пришло в голову. Так мне тогда показалось. Но когда пришло время, он действительно подарил своему внуку зонтик с инициалами. Это было для него чем-то вроде передачи семейного дела по наследству. В тот момент я понял, что он действительно очень любит свое занятие и важнее зонтиков ничего для него в мире нет. Я много раз замечал, как он радовался, если небо начинало хмуриться. С каким удовольствием произносил: «Кажется, дождь собирается». Даже в отпуск он ездил либо в Ирландию, либо в Азию в сезон муссонов. О дожде он мог говорить часами. Он считал,
Когда Луиза сообщила, что беременна, я почему-то решил, что у нас будет дочка. И что эту дочку будут звать Алиса. У нее будут длинные гладкие волосы. Я уже представлял себе, как она занимается музыкой и учит в школе немецкий. Я совершенно отчетливо видел ее в своем воображении, когда УЗИ положило конец моим мечтам, Помнится, мне понадобилось несколько минут, чтобы отреагировать на эту новость.
— Отлично, — заключил я, — значит, мы будем играть с ним в теннис. В теннисе так трудно найти партнера.
— Все-таки ты сумасшедший, — сказала Луиза, и я страшно испугался, потому что когда она это сказала однажды, то надолго пропала. Я крепко обнял ее, чтобы она никуда не делась. И снова сказал: «Это так здорово!» В тот вечер, вернувшись в отель (теперь надо будет искать квартиру), мы много раз прокручивали на экране запись УЗИ, как будто это был какой-нибудь захватывающий триллер.
Предстояло также сообщить новость моим родителям. После их развода с ними стало очень трудно общаться. Когда я встречался с отцом, он непременно спрашивал: «Что слышно от мамы?» Он был настолько потрясен отстранением от роли мужа, что это стало его пунктиком. И без конца повторял: «Не понимаю, что с ней случилось. Я был к ней так внимателен. Я был хорошим мужем. Не понимаю, что на нее нашло». Мне было больно за него, потому что он страдал по-настоящему. Но что ж теперь поделаешь, так получилось. Так решила мама, и изменить ничего нельзя. Я пытался его подбадривать, как умел, но ничего не помогало. Тогда я стал реже у него бывать. Когда я рассказал про ребенка, лицо его просияло. Будто у него появился новый смысл в жизни. Его бурная реакция меня даже слегка испугала. Он стал говорить, куда его повезет, например, просто необходимо показать мальчику Большой Каньон, а когда ему исполнится восемнадцать, он поведет его в ресторан на макушку Эйфелевой башни.
— Погоди, — сказал я. — Он еще даже не родился, а ты уже строишь планы на его восемнадцатилетие.
Отец признал, что погорячился, и сделал вид, будто перестал строить планы относительно эмбриона в животе моей жены. Его энтузиазм меня тем более удручал, что меня он никогда никуда не возил. А теперь спешил наверстать с моим сыном то, что недодал мне как отец. Лучше было не думать на эту тему. В конце концов, это его обрадовало — чего еще желать?
Мама тоже была рада. Я, признаться, побаивался, что перспектива в скором времени стать бабушкой подрежет ей крылья в ее стремлении к вечной молодости. По счастью, все обошлось. Незадолго до этого я познакомился с ее женихом. В день объявления великой новости он снова был с нами. Мама не уставала повторять: «Представляешь? Ты станешь дедушкой!» Мне было ужасно неловко за нее, но я помалкивал. Я сидел потупясь и умудрился ни разу не встретиться взглядом с молодым человеком. Ему тоже, очевидно, было не по себе в моем присутствии. Мама продолжала веселиться, от души предаваясь своему неосознанному безумию, и, должен признаться, меня это даже трогало. Во всяком случае, она была оживлена и шутила. Поэтому я улыбался.
Мы нашли квартиру недалеко от гостиницы. Из суеверия комнату нашего будущего сына мы до поры до времени оставили пустой. Как-то утром в воскресенье Луиза
— От детей одни неприятности, скоро вы в этом сами убедитесь, — заверил он.
— Угу…
— Неблагодарные существа. Ты им все даешь, а они все принимают, будто так и надо. Особенно парни. Надеюсь, у вас девочка?
Луизе было больно, и она всецело сосредоточилась на том, что ей предстояло пережить. Я никогда не видел ее такой напряженной. Я держал ее за руку и оставил без внимания несуразные речи шофера. Мы доехали, Луизу забрали в отделение. Медсестра подтвердила начало родовой деятельности. Длилось все тем не менее страшно долго. Не знаю точно, сколько времени я там провел, но мне кажется, не меньше шестнадцати часов. В конце этого длинного тоннеля раздался крик: это наш сын возвестил о своем появлении на свет. Вместе с медсестрой я отправился его обмывать в другой кабинет, потом мы вернулись к молодой маме и положили младенца ей на грудь. Она выглядела подавленной.
— Все хорошо, любимая? — спросил я.
— Да-да… все хорошо.
— Ты какая-то грустная.
— Просто я очень устала.
— Ну да, конечно… Тебе надо отдохнуть.
Она положила ребенка в маленький контейнер рядом с собой и попросила:
— Ты можешь оставить меня на какое-то время одну?
— Ты не хочешь, чтобы я побыл с тобой? Вдруг тебе что-нибудь понадобится? Я могу устроиться на диванчике.
— Нет, лучше не надо. Я хочу побыть одна.
Я вышел из роддома обескураженный ее словами. Ни она, ни я не выразили ни малейшей радости. Но я должен был уважать желание моей жены. На ее лице я прочел не только усталость. Ведь даже если человек смертельно устал, ничто не мешает ему улыбнуться… Надо пережить эту ночь. Домой возвращаться не хотелось. Я пошел выпить пива в бистро напротив. Пролистал список телефонов, ища, кому бы позвонить, чтобы отпраздновать событие. Ведь так, вероятно, поступают все мужчины, только что ставшие отцами? Потом я понял, что хочу побыть один. Поведение Луизы умерило мои восторги. Я убеждал себя, что плохое настроение Луизы наверняка как-то связано с ее собственной матерью. Так я пытался заглушить страх перед будущим, которое открывалось впереди.
В последующие недели наша жизнь представляла собой русские горки. Мы жили в маниакально-депрессивном режиме. На следующий день Луиза встретила меня радостной улыбкой. Она вся светилась какой-то новой красотой. Велела мне взять ребенка на руки: посмотри, какой чудный, посмотри, какой сладкий. Младенец напустил на меня слюней, чем привел меня в восторг: это были самые замечательные слюни на свете. Я вошел в некий параллельный мир, где никогда не буду судить объективно об этом новом маленьком человечке.
— Ты сказал своим родителям, чтобы зашли?
— Нет еще… Я не знал, как ты себя чувствуешь. А вдруг тебе захочется побыть одной?
— Нет, на этот раз все в порядке. Скажи им, пусть приходят. Только не оба сразу. Папа выехал рано утром. Скоро уже приедет.
Родители явились по очереди. Все прошло благополучно и даже довольно весело. Каждый счел своим долгом рассказать какие-нибудь случаи из жизни, поделиться опытом. Несмотря на мои протесты, мама капнула шампанского на губы малыша.
— Ничего ему не будет, — убежденно заверила она, вызвав у меня некоторое раздражение.
Немного погодя, когда мой сын протрезвел, явился мой отец.
— А как зовут моего внука? — поинтересовался он.
— Э-э…
— Что?
— Мы еще не придумали…
Когда мы вечером остались одни, Луиза сказала:
— Надо решить, как мы его назовем.
Мы были застигнуты врасплох его неожиданным появлением на свет и не успели заготовить имя. Смешно. Родители и гости не знают, как называть ребенка, и говорят просто «ребенок». Так он и вошел в этот мир безымянным. Как роман без названия.