Восстание на Боспоре
Шрифт:
Подали крытый экипаж, запряженный шестью белыми лошадьми и окруженный сплошной стеной всадников. Понтийцы заметили, что пустые улицы уже не оглашались веселыми криками и песнями гуляк. Всюду ходили гоплиты.
Дома горожан были закрыты, как перед набегом варваров. Даже окошки гостеприимных домиков гетер оказались наглухо заколоченными. Около храма Афродиты Пандемос, покровительницы уличной любви, ветер гонял мусор, а козы потряхивали хвостиками, объедая молодые побеги на кустах у храмовой ограды.
Что произошло?
Царь Перисад после обычных приветствий сразу обрушился на гостей с упреками, что они опять прибыли без большого войска.
– Посмотри! – сказал царь понтийцу вечером, когда они вышли на крыльцо.
Диофант увидел, что небо на западе за городом полыхало красными отсветами пожаров.
– Это горят имения царя и знатных людей Боспора, подожженные шайками Пастуха и другими взбесившимися скотами!.. А ты, Диофант, прибыл к нам как на праздник или как купец, что имеет целью продать сто амфор плохого вина и закупить зерно и соленую рыбу!
– Кажется, мы прибыли сюда с некоторым опозданием, – проворчал Диофант, обращаясь к своему советнику так, чтобы никто не слыхал, кроме него. – Яблочко не только созрело, но, кажется, начало гнить!
– Зато теперь Перисад не будет ломаться и разыгрывать из себя царя могучего! – с сердцем прошептал в ответ Бритагор, также подавленный атмосферой тревоги и зловещих ожиданий, которая царила в акрополе. Настроение напряженности было столь сильным, что вся самоуверенность советника, питаемая удачным завершением скифской войны, стала быстро улетучиваться. Дело выглядело совсем не таким гладким, каким оно представлялось в Херсонесе и на палубе корабля, когда они плыли в Пантикапей.
Раньше им казалось, что уже нет и не может быть в Скифии силы, способной противостоять им, после того как Палак и Тасий разгромленные бежали с поля боя. Теперь опять повеяло грозой и мрачные тучи стали нагромождаться на горизонте.
Вот она, Скифия, страна неожиданностей и загадок!
Диофант был не чужд суеверию. Он знал, что коварные боги после немногих милостей любят обдавать смертных охлаждающим дождем неудач и несчастий. Он имел чутье опытного солдата, и его ноздри щекотал запах той гари, что доносился с ветром. Это был запах войны и разрушения.
Переговоры Перисада с Диофантом закончились быстро. Теперь было окончательно решено признать власть Митридата над Боспором и просить понтийского царя принять на себя заботы о безопасности державы от скифских набегов, рабских бунтов и крестьянских восстаний. И хотя это ничего непосредственно не давало перепуганным боспорянам, но обещание понтийской помощи сразу ободрило всех. Известие о подчинении новому, могучему царю стало мгновенно достоянием и хозяев и рабов. Отныне со строптивыми рабами будет расправляться не слабый Перисад с его обленившимися наемниками, а железные легионы Митридата!
Поздним вечером в пиршественном зале царского дворца шло угощение гостей. На столах стояли блюда золотые, серебряные, а также отлитые из сверкающего электра, украшенные скифскими самоцветами. Жареные лебеди и медвежьи окорока, копченные в Синдике, сменялись заливными стерлядями и дорогими соусами, приготовленными руками искусных рабынь. Вина разных сортов и запахов, все старые и пьяные, лились рекой.
– А теперь попробуй, великий царь, и ты, стратег, медку с берегов Борисфена, – ворковал Саклей. – Этот медок привез нам один купец из Ольвии, по имени Халаид!
Саклей уже дважды отлучался из дворца, чтобы посмотреть – все ли в порядке
– Прекрасный напиток! – заключил Диофант. – А где этот купец, что возит столь хорошие меды? Я хотел бы купить такого меду для посылки в Синопу.
– Разве он не здесь? – спросил изрядно подвыпивший Перисад.
– Нет, государь, я устроил его на своем дворе.
– Надо позвать богатого купца! Такого меда нам еще не привозили из тех краев.
– Что ж, – ответил Саклей, подумав, – я сам приведу сюда купца Халаида.
– Зачем сам, – возразил царь, – пошли кого-нибудь.
– Разреши мне самому, государь. Попутно я проверю стражу на улицах и загляну в рабские ночлеги.
4
Купцу Халаиду отвели место в пристройке, что примыкала к хозяйской кухне. Его люди – десять вооруженных всадников – выглядели так воинственно, что Саклей вначале решил было разместить их вне двора, но передумал. Уж очень далекими, нездешними выглядели эти воины, совсем не похожие на скифов. В своих темных кафтанах с желтыми воротниками, в барашковых шапках и черных, как крылья ворона, плащах, вооруженные роксоланскими мечами, они напоминали тех далеких черноризцев, или по-гречески меланхленов, что издавна жили по среднему течению Борисфена. «Эти люди дальние, и опасаться их нечего», – решил старик и разместил всех десятерых в сарайчике рядом с конюшней. Халаид заметил про себя, что хозяин человек предусмотрительный и осторожный. Чтобы пройти к своим людям, ему нужно было бы миновать двор, по которому ходило двое караульных с копьями.
Наступила ночь. Купец улегся не раздеваясь на деревянное скрипучее ложе, покрытое овчинами, и прислушался. Медок слепил ему глаза, сознание начало путаться. Но до ушей донесся странный вой – не то собачий, не то чей-то призыв о помощи. Он поднялся на локте. Опять тишина. Поглядел в узенькое окошечко. Дом Саклея спал, но в верхнем этаже как бы теплился огонек. Потом послышались голоса, зацокали конские копыта. Кто-то выехал из ворот. Как темные тени продолжали ходить по двору стражи.
В дверь тихо постучали. Халаид встал и ощупал кинжал, потом открыл дверь, откинув деревянную щеколду.
– Это я – Астрагал! – зашептала серая сгорбленная фигура, издающая сильный запах конюшни и нечистот. – Я сразу узнал тебя, Лайонак, хотя ты одет богато и отрастил бороду!
Купец вздрогнул и бесшумно извлек кинжал из ножен.
– А, это ты, предатель, хозяйский блюдолиз! Ты сам пришел ко мне, чтобы получить долг?.. Да, я должен тебе за твое предательство!
– Тише, Лайонак, тише!.. Что было, то уже прошло. Служил я хозяевам как собака, да только отблагодарил меня Саклей так, что вовек не забуду!.. Не бойся меня, Лайонак, я не выдам тебя. И не гневись, теперь я иной стал. Хозяева разнюхали, что я таскал куски своим ребятишкам, хотел вырастить их свободными. Меня за воровство каленым железом жгли, собаками травили. Стал я калекой – один глаз у меня, и меж ребер дырка свистит, гной течет. Не человек я теперь! Детей моих за море продали, а жену в Синдику отправили. Меня еще держат – навоз из конюшен убираю, помои выношу, помоями и питаюсь. Теперь я с вами, верь мне! Только и думаю, как Саклею отомстить!