Восстание на «Св. Анне»
Шрифт:
Здесь, в Бергене, собираются корабли со всех концов земли. Отсюда норвежский флаг проходит по всем морям — от Южной Америки до Китая и от Японии до Кейптауна и Гавайских островов.
На второй день после нашего приезда город разукрасился национальными флагами. На этот раз Бергену выпала честь принимать у себя очередной всенорвежский слет певцов. В однообразных маленьких шапочках, напоминающих корпорантские головные уборы немецких студентов, певцы сошлись сюда со всей Норвегии. Желающих послушать певцов собралось несколько десятков тысяч. Население города удвоилось. Даже Америка, где живут три миллиона норвежцев (больше,
Буржуазная Норвегия все еще переживает весну своей политической свободы.
Но вот и Берген позади. За скалами, теперь уже зелеными, часто лесистыми, за гребнями островков, скрылось широкое ущелье, приютившее порт и город. Теплое море приняло нас на ласковые волны-качели и несет судно к берегам Средней Европы.
Кубрики душные, тесные, пропитанные запахом машинного масла и человеческого пота, заброшены. На юте разложены брезенты и сверху натянут тент. Здесь же на кривоногом табурете стоит бак с кипяченой водой. Днем и ночью валяются здесь, свободные от вахты, кочегары и матросы. Желтые, потрескавшиеся пятки глядят из-под брезента. Бронзовые спины и налитые силой и молодостью плечи подставлены прямым лучам солнца. Закоптелые лица кочегаров выглядывают из-под шапок, надвинутых на глаза. В тени под тентом дуют в карты, всё в того же «козла».
Вечером прохлада превращает палубу в место отдыха. Воздух чист. Пальцем проведешь по палубе — ни пылинки. Небо словно вымыто, как надраенная палуба военного судна перед адмиральским смотром, и звезды — как капельки расплавленного голубого серебра, которыми брызнули в синеву.
Я не знаю многого, что происходит в каюте капитана и в кубрике матросов, но я чувствую, как накаляется атмосфера на судне.
Капитан до сих пор не выплатил жалованья команде.
Команда передала ему через боцмана требование уплатить деньги в Бергене. Капитан наотрез отказался, но пообещал, что деньги будут уплачены в Гамбурге. На Гамбург мы взяли в Бергене кое-какой генеральный груз.
Матросы покидали Берген злыми. На корабле, вопреки запрещению, появился спирт в цинковых бидонах, и пьяные матросы и кочегары то и дело ругались, грозили, причем имя капитана не сходило с уст.
Капитан заперся в своей каюте и, казалось, не обращал внимания на шум и пьяные выкрики.
Спирт был выпит в первый же день, и на судне снова стало спокойно.
Был еще такой случай.
Капитан приказал кормить арестованных только сухарями и супом, не давая им ни мяса, ни зелени. Несчастным грозила цинга.
Андрей вслух на палубе заявил матросам, что они не должны допустить такого издевательства над людьми.
— У меня нет для них денег! — закричал вышедший на шум капитан.
— Мы сами будем их кормить, — заявил Андрей. — Верно, братва?
— Коли он такой бедный, что ж! Мы из своего пайка уделим! — закричали матросы.
Капитан хлопнул дверью и ушел. Кок получил распоряжение выдавать арестованным полный паек.
В тот же вечер ко мне пришел Кованько.
— Николай Львович, когда же кончится это издевательство над людьми? Куда мы их везем? Кому они теперь нужны?
— Не понимаю, Сергей Иванович. Высадить бы их в Норвегии, в первом же порту. Выпустить на волю или сдать властям. Не понимаю капитана.
Мы решили поговорить со старшим.
— Никто их не берет, — заявил Чеховской. — Норвежцы, я знаю, отказались. Они считают себя нейтральными и вмешиваться в это дело не хотят. Предлагают выдать арестантов русским военным властям или союзникам. В Тронгейме портовые власти потребовали улучшения санитарного состояния помещения, в котором находятся арестованные. Вот и всё. Капитан пообещал, но ничего не сделал.
— Куда же мы теперь идем?
— Сейчас в Гамбург. Там получим груз и двинемся дальше.
— Куда?
— И сам не знаю. Куда предпишет контора.
Мы с Кованько вновь поднялись на палубу.
— Николай Львович, а что вы думаете о дальнейшем? Ну, о настроениях команды, о капитане?
— Думаю, что будет драка. Рано или поздно...
— Ну, а мы как?
— Не знаю, дорогой. Видно будет... Что ж сейчас гадать? Не нравится мне все это, но сейчас мы бессильны изменить обстоятельства. Придем в Марсель, можно будет перебраться на другой пароход.
— А вы думаете, — на других пароходах лучше? Очевидно, всюду творится то же самое. Офицеры тянут в одну сторону, команда — в другую.
— Тогда уедем.
— Куда?
— Я в Ревель, к своим.
— А я куда?..
Мне нечего было сказать бедняге. Один во всем мире, он и здесь мотался между кают-компанией и кубриком, не зная, на что решиться.
— А знаете что, Николай Львович, я, если что случится, с матросами пойду. Не могу я стоять за этого прохвоста, рыжего кобеля. Продувная бестия! Всех обжуливает. Я ничего в его торговле не понимаю, но вижу, что он все в свой карман норовит.
К ночи «Св. Анна» уже выходила на международные пути, пересекающие Северное море. Огни судов то и дело вставали из тьмы то за кормой, то впереди, то по борту. Приближались берега Европы.
Утром показался высокий плоский остров-камень — Гельголанд, а днем мы пошли по тихим волнам Эльбы, и к вечеру буксир подвел «Св. Анну» к одной из бесчисленных стенок гамбургского порта.
Когда-то шумный, переполненный кораблями Гамбург затих после войны. Лениво жмурились на солнце слепые, наглухо закрытые бетонные склады. Перед ними неподвижно, как солдаты, выстроились нумерованные подъемные краны.
Только в первом ряду бетонных пристаней сгрудились пароходы под флагами всех наций, начиная от датского креста и кончая желтым восходящим солнцем. Грязные «ферри» бороздили волны, сплошь покрытые тяжелыми кольцами нефтяных пятен. Полицейские катера выходили один за другим в русло реки встречать океанские пароходы. Вот отходит в Америку огромный трехтрубный лайнер. Два оркестра гремят на корме и на носу. На ослепительно белых палубах у бортов выстроились туристы. Зеркальные окна блещут на солнце, черный борт гиганта-купца высится над мелкими судами, и высокие трубы вздымаются в уровень с крышами многоэтажных домов города.