Восстание на «Св. Анне»
Шрифт:
— Ребята, корзинку захватите... Жратва... консервы там... — прохрипел, подняв голову, кок.
Я внезапно почувствовал, что уже два дня ничего не ел, и корзинка, брошенная нашим другом на палубу, показалась мне чем-то драгоценным, что необходимо добыть ценою любых усилий. По-видимому, и другие думали о том же, — несколько человек бросились по ступенькам трапа наверх.
— Стой! — закричал опять Андрей. — Застрелю, как собаку! — и тотчас же, обернувшись назад, с еще большей злобой выкрикнул, теперь уже обращаясь к матросам:
— Куда прете? Убери головы!
Предостережение было своевременным. На палубе вновь раздался выстрел, и пуля, звеня, впилась в подволок кубрика.
— Пристрелялись, черти, — уже спокойнее заметил Андрей. — Теперь надо осторожнее. Пойдет перестрелка. А корзину все-таки достать надо. Глядите-ка, Николай Львович, как бы это ее стащить. Только осторожно.
Я поднял голову над высоким порогом. В сереющем утре уже была видна пустая неубранная палуба, чьи-то настороженные фигуры поднимались над деревянной обшивкой командного мостика, и в каких-нибудь двух-трех метрах от входа в наш кубрик на досках палубы валялась вместительная корзина, набитая банками, свертками и кульками. Прямо на нее был направлен луч прожекторного фонаря. Было ясно, что захватить корзину — дело нелегкое. С мостика застрелят всякого, кто отважится пойти за нею. Запасы пищи, которые нес нам кок, стали теперь опасной приманкой для голодных людей, запертых в кубрике. В этот момент фонарь повернули, луч его упал на дверь кубрика, и я уже хотел было спрятать голову за порог, как вдруг на палубе послышался новый шум. И я и Андрей не могли преодолеть любопытства и вновь заглянули через порог. Шум исходил из правого прохода под спардеком, и через несколько секунд мы увидели, как оттуда на палубу вышли два человека. В широкоплечем матросе я узнал Сычева. Рядом с ним шел вооруженный винтовкой Кашин. Капитан наклонился над бортом командного мостика и закричал Кашину:
— Немедленно взять корзину. Сычев, Кашин, вперед!
— Спрячьте голову, — шепнул мне Андрей, и мы оба пригнулись под защиту окованного порога.
— Ребята, ложись! — скомандовал Андрей, и все кочегары и матросы по команде сначала втянули головы в плечи и насторожились, как настораживается разведка в дремучем лесу, почуяв невидимого противника, а затем большинство легло на койки.
Прошла минута напряженного молчания, но выстрелов не последовало.
Выждав несколько секунд, я поднял голову над порогом и посмотрел на палубу. Сычев и Кашин уже поднимались на бак, приближаясь к корзине. Еще несколько мгновений — и корзину унесут. Подвиг кока останется бесплодным. Все мы, весь кубрик, будем голодать.
«Нужно во что бы то ни стало достать корзину! — подумал я. — Сейчас! Именно сейчас, пока Сычев и Кашин между корзиной и мостиком. Ведь капитан сейчас не станет стрелять, он рискует попасть в Сычева или Кашина, в своих!.. Попытаться!? Но тогда быстро, не раздумывая!»
Я вскочил на ноги и шагнул на палубу, прямо к корзине. Сычев и Кашин остолбенели. Я быстро схватил за обе ручки тяжелую корзину и с силой швырнул ее в отверстие кубрика.
Раздался чей-то крик и дробный стук рассыпающихся во все стороны консервных банок... Позади меня, на командном мостике, загремел рыкающий голос взбешенного капитана. Я увидел перекошенное лицо Кашина с оскаленными крупными зубами. Он высоко занес надо мною приклад винтовки. Тупой удар в плечо, и я свалился на палубу. Падая, я заметил лицо Сычева. Мне показалось, что губы его что-то шептали, а лицо выражало досаду.
Кашин снова с силой ударил меня сапогом в бок и готовился действовать прикладом. Но в этот миг целая буря криков вырвалась из кубрика, и я увидал, как бежавший впереди всех Андрей прикладом винтовки раскроил голову Кашину, и волна матросов, вооруженных винтовками, гремя сапогами и клацая ружейными замками, покатилась из кубрика вниз по скату палубы к спардеку.
Лежа, я видел, как усатый унтер от удара сначала сел на палубу, а затем припал окровавленной головой к леерам. Я видел, как Сычев быстро скользнул в проход под спардеком.
Раздалось несколько выстрелов с мостика, и вооруженная матросская команда рассыпалась по палубе, укрываясь за лебедкой, за мачтой, за якорным блоком, отовсюду немедленно открывая ожесточенную пальбу. Громко стучали замки винтовок, пустые патроны прыгали по палубе, как лягушки.
Несколько человек матросов, оказавшихся впереди, ринулись к трапу, который вел на командный мостик. Уже тяжелые сапоги гремели по лестнице, и я видел, как матросы поднимаются наверх, но вдруг раздался выстрел, и передний — Санька Кострюковский — уронил винтовку, тяжело склонился на перила трапа и затем рухнул на палубу, широко раскинув руки.
— Назад, ребята! — закричал Андрей. — Теперь мы их возьмем измором, теперь наша сила!
Толпа отхлынула назад.
— Ложись за предметами! Стреляй в каждого, кто покажется! — кричал Андрей.
Я был безоружен и присел за лебедкой, рядом с Андреем.
В это время заря уже залила огненным блеском восток и на палубе было почти совсем светло. Я глядел вверх на крышу спардека и увидел, как капитан метнулся к корме, крича:
— Команда, сюда!
Словно в ответ на его слова, на люке раздался выстрел, и я замер от удивления, увидев, что капитан разряжает свой револьвер в кого-то на спардеке.
— Андрей, разве там есть наши? — спросил я, толкнув в бок Быстрова.
Андрей ничего не ответил. Он был удивлен, вероятно, не меньше моего.
Нам с высоты бака была видна только часть верхней палубы над спардеком, где стояли в два ряда тяжелые, покрытые чехлами шлюпки. Обвес командного мостика закрывал нижнюю часть палубы, и фигуры, появляющиеся на спардеке, были видны нам только выше пояса. Я заметил, как метнулись обратно к мостику капитан и старший помощник. В тот же момент Андрей показал мне куда-то направо от трубы, и я увидел, как две белые шлюпбалки стали медленно поворачиваться на правом борту. Тяжелый, покрытый чехлом баркас вышел из ряда и повернулся носом к середине корабля. Очевидно, кто-то скрытый от нас бортом мостика пытался спустить шлюпку. Значит, враги убедились в своем поражении и решили покинуть «Св. Анну». Однако где же кашинская команда? Четыре винтовки!
Но вот над шлюпкой поднялись две головы. Это были Фомин и Шатов. Я хотел было сказать об этом Андрею, но его уже не было на месте. Я успел только заметить, как он скользнул в проход под спардеком, очевидно, пробираясь на ют.
Через минуту раздались выстрелы на юте. У меня не было ни винтовки, ни револьвера. Я не мог стрелять в Шатова и Фомина и только, поднявшись, насколько позволяло больное плечо, закричал, показывая пальцем наверх:
— Ребята, они бегут!
Но меня, по-видимому, никто не слышал, и выстрелов не последовало. Только наверху, в шапках и морских плащах, от капитанской каюты к шлюпке пробежали, низко нагнувшись, капитан и старший.
Но еще раньше, чем они успели добежать до шлюпки, повисшей над водой, со стороны юта на спардеке поднялась фигура Сычева.
«Теперь все враги на спардеке, — подумал я. — Они окружены, они в осаде. Оттуда им не уйти!»
Но дело пошло вовсе не так, как я предполагал. Сычев рванулся к Шатову, ударом кулака сшиб боцмана в море и бросился к капитану.
Удар Сычева был так силен, что старик словно растянулся в воздухе и, как камень, пущенный из пращи, полетел в сторону и скрылся за краем спардека.