Восстание в пустыне
Шрифт:
Ужин доказал нам настоятельную необходимость послать британским властям в Суэц, то есть через полтораста миль пустыни, просьбу о присылке судна. Я решил отправиться сам с отрядом из восьми человек, по преимуществу из людей ховейтат, на лучших наших верблюдах. Одним из них был знаменитый Джедах, семилетний верблюд, за обладание которым в свое время воевали два племени. Объезжая залив, мы обсуждали, как совершить путешествие. Если мы поедем не спеша, щадя животных, они могут погибнуть от голода. Если мы поедем быстро, они могут в центре пустыни пасть от истощения или изранив ноги. При этом нужно было помнить, что человек, и в особенности европеец, в таких
Наконец мы договорились проводить в пути лишь столько часов в сутки, сколько нам позволяла наша выносливость, ни в коем случае не прельщаясь быстротой. В этом случае мы должны были достигнуть Суэца за пятьдесят походных часов, а чтобы сократить задержки в пути на приготовление пищи, мы захватили с собой вареного верблюжьего мяса и вареных же фиников.
Около полуночи мы добрались до Темеда, где находились единственные колодцы на нашем пути, расположенные в изгибе долины возле покинутой караульни синайской полиции. Мы разнуздали наших верблюдов, [125] напоили их и напились сами. Затем мы вновь двинулись вперед, с трудом пробираясь в ночном мраке.
Когда начало рассветать, мы все еще ехали. При восходе солнца мы уже были далеко на равнине и остановились, чтобы дать нашим верблюдам попастись несколько минут. Затем опять в седле до полудня и после полудня, когда из марева возникли одинокие развалины Нехля. Мы миновали их и при заходе солнца сделали привал на час.
Верблюды стояли сонные, и сами мы бесконечно устали, но Мотлог, одноглазый владелец моего верблюда, приглашал нас двигаться дальше. Мы вновь сели верхом и, двигаясь машинально, взобрались на горы Митла. Взошел месяц, и их снежные вершины засияли, словно хрусталь. На заре мы проехали мимо поля, которое какой-то отважный араб засеял дынями в этой безлюдной области, расположенной между несколькими армиями. Мы сделали привал, теряя еще один из наших драгоценных часов, раскололи несколько незрелых дынь и освежились их сочной мякотью. И вновь мы двинулись вперед в зное нового дня, хотя он беспрестанно смягчался ветрами, проникавшими сюда с Суэцкого залива.
К полудню мы пробрались через гряду дюн и выехали на гладкую равнину. Уже угадывалась близость Суэца.
Мы достигли длинных линий окопов, укрепленных и обвитых колючей проволокой, и разрушающегося полотна железной дороги. Нашей целью являлся пост Шатт, лежавший против Суэца на азиатском берегу канала, и мы добрались наконец до него около трех часов дня после сорокадевятичасового перехода.
Шатт находился в необычайном смятении, ни один часовой не остановил нас. Два или три дня назад здесь [126] появилась чума. Войска поспешно очистили старые лагеря, оставив их на произвол судьбы, и стали бивуаком в открытой пустыне. Разумеется, мы ничего не знали об этом и расхаживали по опустевшим канцеляриям, пока не нашли телефон. Я позвонил в Суэц, в главную квартиру армии, и заявил, что мне нужно переехать через канал.
Мне выразили сожаление, что это не входит в круг их обязанностей. Переправой через канал управлял отдел внутреннего водного транспорта, притом следуя своим собственным методам. Чувствовалось, что они не соответствовали методам Главного штаба.
Тогда я бесстрашно позвонил в контору водного управления и объяснил, что только что прибыл в Шатт из пустыни с безотлагательными известиями для главного командования. В водном управлении очень
Я провел четыре месяца в Аравии, безостановочно передвигаясь с места на место. За последние четыре Недели я сделал на верблюде тысячу четыреста миль, совершенно не щадя себя ради успешного хода войны. Но я отказывался провести даже одну лишнюю ночь с заедавшими меня насекомыми. Я жаждал ванны и какого-нибудь прохладительного напитка, я жаждал перемены своего платья, от грязи прилипавшего к моим натертым седлом ссадинам, какого-нибудь блюда потоньше, чем зеленые финики и верблюжьи сухожилия.
Я опять сунулся в управление внутреннего водного транспорта и на этот раз говорил как Златоуст. Не добившись никакого эффекта, я пришел в бешенство. Но тут они вторично дали отбой. [127]
Моя ярость все увеличивалась, когда до меня донесся из трубки дружеский голос с северным акцентом, говоривший с военной центральной телефонной станции:
— Не стоит портить кровь, сэр, ради разговора с этими глупыми водяными крысами.
Его слова выражали бесспорную истину, и телефонист соединил меня с управлением военных посадок на суда. Тут майор Литлтон, как он ни был занят, прибавил к своим бесчисленным обязанностям еще одну. Как только он услышал, кто я и где нахожусь, — все помехи сразу оказались устраненными. Его баркас готов, будет в Шатте через полчаса. Я могу прямо направиться в его учреждение, не объясняя причин, почему обыкновенный портовый баркас въехал в священный канал, не имея на то разрешения водного директората.
Все случилось, как он и обещал. Своих людей и верблюдов я временно отослал на север, к Кубри, где им дали пищу и приют.
Литлтон увидел, как я измучен, и немедленно отправил меня в гостиницу. Некогда она казалась мне жалкой, но сейчас я нашел ее великолепной.
После того как первая враждебность, вызванная моим видом, была побеждена, я получил все, о чем мечтал: ванну, прохладительные напитки (целых шесть сортов), обед и постель. Услужливейший офицер Интеллидженс Сервис{43}, предупрежденный шпионами о переодетом европейце в "Синай-отеле", сам принял на себя заботы о моих людях в Кубри, а на следующий день снабдил меня билетами и пропусками в Каир.
В Измаилии пассажирам на Каир приходилось пересаживаться в другой поезд, приходивший из Порт-Саида. [128] В составе второго поезда сиял роскошный салон-вагон, из которого вылезли адмирал Вэмисс, капитан Бурместер, Невилл и какой-то очень толстый и важный генерал. Все замерло на перроне, когда они, серьезно беседуя, расхаживали по нему взад и вперед. Офицеры отдали им честь один раз, другой, а они все еще расхаживали. Отдавать честь в третий раз было неудобно, и офицеры спаслись бегством.
Взгляд Бурместера упал на меня. Он пожелал узнать, кто я, так как я сильно загорел и после своих скитаний имел дикий вид. Я рассказал ему историю нашего набега на Акабу. Он взволновался. Я попросил его, чтобы адмирал немедленно выслал туда транспортное судно. Бурместер ответил, что судно "Дафферин", прибывающее сегодня, нагрузится провиантом в Суэце, направится прямо в Акабу и привезет пленных. (Великолепно!) Он сам отдаст приказ об этом, чтобы не прерывать беседы адмирала с Алленби.