Восстание
Шрифт:
Анна Евгеньевна улыбнулась. Ей было приятно, что хоть что-то ещё работает. И она с удовольствием различала в этом далёком шуме и рык моторов, и лязг гусениц. Холодок пробежал по её спине, точно как в молодости, когда они, ещё девчонками, мечтательно поглядывали на молодых командиров, верили и в миссию, и в непобедимость, и в построение коммунизма… Да и сейчас, какие они бабки? Лене – шестьдесят восемь, ей – шестьдесят пять. Видела она по телевизору, как их ровесницы, такие же послевоенные дети, немки, отдыхают на курортах с голыми сиськами. Стыдобища, конечно, но зависть брала. Они в платки не
***
В поточной аудитории было как обычно: чуть воняло сыростью, тускло светили, периодически помаргивая, лампы дневного света. Зачем отдавать под такие нудные предметы огромное помещение, непонятно было. Со всего потока, и без того небольшого, на философию ходило от силы человек двадцать. Рассредоточившись по ярусам аудитории парами, тройками, реже четвёрками, они внимали. Пятеро с двух первых рядов, чётко решившие для себя и родителей, что окончат МГУ с красными дипломами, внимали преподавателю. Средние ярусы обычно внимали друг другу. Последние внимали Морфею. А один особо циничный тип, Серёга Журавлёв, забирался на самую верхотуру и читал научные журналы, изредка всхлипывая в истеричном смехе. Наверняка он что-то предварительно принимал для расширения сознания.
Хорошо, что философия ждала студентов факультета биоинженерии и биоинформатики на четвёртом и пятом курсах, когда разум малость окреп, а характер закалился. Молодёжь с иных факультетов, где философию ставили в расписание по старинке, быстро и практически безболезненно для гибкой первокурсной психики миновала это испытание. Студенты отмучились, отписались на форумах и в соцсетях по поводу бесполезного предмета и забыли. А этим без пяти минут биоинженерам кое-что запало в мозг, зацепило осколками сомнений цельную до поры картину мира.
Лекцию потоку Кирилла и Антона в этот день читал Михаил Александрович – редкое исключение из занятной и пёстрой философской компании кривых, косых, алкоголиков, коммунистических старых дев и просветлённых лысеющих молодых мужчин, вечно пахнущих восточными благовониями. В целом адекватный, хотя и любил иногда пуститься в ностальгические воспоминания о временах, когда студенты-философы не занимались ерундой, а периодически сходили с ума и выпрыгивали из окон университетской сталинской высотки.
Он даже выглядел прилично, несмотря на то что взяток не брал. Его единственный костюм ещё советского пошива выглядел безупречно, хотя жены у Михаила Александровича не было. Он жил в общежитии уже лет тридцать, с момента поступления в МГУ. По мере карьерного роста его жилая площадь увеличивалась и сейчас уже достигла пятнадцати квадратных метров при полном отсутствии сожителей. Личная комната практически в центре Москвы, костюм, холодильник, телевизор, подаренный кафедрой на пятидесятилетний юбилей – что ещё нужно человеку, углублённому в докторскую по русской религиозной философии XIX – XX веков?
Было очевидно, что на способности этой «биомассы» к философии он давно поставил жирный крест. И не питал иллюзий даже относительно тех студентов, что сидели в первых рядах и знали, кто написал «Феноменологию духа». «Биомассой», разумеется, вслух он закреплённых за ним биоинженеров не называл – исключительно за глаза, на кафедре. Но студентам это обзывательство было прекрасно известно, благодаря неподдельной атмосфере взаимопомощи и дружбы в преподавательских коллективах, где каждый стремился максимально полно передать подрастающему поколению информацию о своих коллегах, иногда вплоть до интимных подробностей. Но Михаила Александровича бог миловал: кроме несдержанности на язык, других пороков за ним замечено не было.
Со своей аудиторией он отрабатывал номер, играя в свойского рубаху-парня, ведь ему надо было на что-то жить, а чем больше положительных отзывов от студентов, тем выше шансы получить дополнительные академические часы. Поэтому он слушателей старался не утомлять, а развлекать, иногда уж совсем переходя грань и воплощаясь в лечащего врача безнадежных дебилов. Умные мысли он расчётливо оставлял себе и декану – здравому мужику, бывшему своему научному руководителю, закованному нынче в костюм и кресло, но любящему вспомнить лихие научные годы за рюмкой. Только в эти моменты духовного соития в глазах Михаила Александровича пропадала то ли сумасшедшинка, то ли маниакальная ненависть к прожигающим жизнь безмозглым созданиям, и появлялся здоровый пьяный блеск.
Сегодня Михаил Александрович прогуливался чётким мерным шагом от кафедры до выхода и обратно, непрерывно говоря и жестикулируя, периодически бросая безумный взгляд куда-то в центр аудитории. Средние и задние ярусы, увлечённые вопросами последнего секса, последнего фильма и последнего гаджета, самоуверенно думали, что сумасшедший доцент их не замечает. На самом же деле в голове преподавателя всё ещё тлела надежда привлечь внимание скучающей аудитории. В конце концов, проще и доступнее, чем он, с кафедры никто лекций не читал. Михаил Александрович был в запале, спецкурс по философским основам биоинженерии давал простор для авторского подхода.
– Мы привыкли воспринимать лидеров коммунистической революции как воинствующих атеистов, убеждённых в том, что в мире царят законы материализма, и нет места ничему, что не объясняется этими научными законами. Так ведь?
Он обратил распростёртые руки к аудитории и, не дожидаясь никакой реакции, самозабвенно продолжил. Всё это было бы похоже на театр одного актёра, если бы не пять ботанов и неожиданно заинтересовавшийся темой Кирилл. Философией он увлекался со старших классов, но неприязнь к марксизму-ленинизму впиталась сама собой из окружавшей его атмосферы. Поэтому только неожиданный поворот темы мог заставить его слушать про лидеров компартии.
– А между тем вся верхушка большевиков была точно так же маниакально увлечена религиозно-мистическими учениями, – Михаил Александрович указующим перстом ткнул в направлении одной из моргавших ламп, – как и любое другое тайное общество в истории человечества!
Преподаватель остановился и взглядом победителя обвёл скудную аудиторию, с упоением отметив про себя, что двое со средних рядов отвлеклись от своих смартфонов. Одобрительно хмыкнув, он продолжил, совсем войдя в раж, уже почти крича и округляя глаза.