Восстание
Шрифт:
Часы на колокольне собора пробили полдень. Было жарко. Бездомные кошки и собаки прятались в тени. Из нескольких труб к небу поднимались белые струйки дыма. Лишь немногие семьи еще могли сварить себе какую-нибудь жидкую похлебку, забелив ее несколькими ложками муки.
Раубольд, забыв о времени и о еде, продолжал хозяйничать в замке. Он уже успел выпустить половину заключенных. Среди них оказались и те, кто сидел за воровство сукна, предназначенного для шитья военного обмундирования. Воришки,
— Вы — мелкие воришки, но своим ремеслом вы хоть в какой-то степени подрывали основы снабжения вермахта обмундированием. И хотя бы за это вы заслуживаете снисхождения. Убирайтесь вон! — сказал им Раубольд.
— Ты же сам говорил, что воров мы не будем выпускать, — недовольно проворчал Хиндемит.
Раубольд не удостоил его ответом.
Вскоре к Раубольду привели двух девиц. Их посадили в тюрьму за то, что они якобы запятнали немецкую честь. Девушки предстали перед Раубольдом в слезах и объяснили ему, что вся их вина в том, что, находясь на принудительных работах, они влюбились в поляков.
— Хорошо, хорошо, — сказал Раубольд, постукивая карандашом по столу. Выслушав девушек, он неожиданно отодвинул в сторону лежавшие на столе бумаги и по очереди протянул девушкам руку:
— Можете быть свободны.
Когда девушки ушли, Хиндемит сказал Раубольду:
— Девицы легкого поведения должны были остаться в тюрьме.
— Ты — форменный идиот! — оборвал его Раубольд.
Осмотрев замок полностью, Раубольд пришел к мнению, что лучшего здания ему не найти: толстые стены, окна с надежными решетками и дверями; короче говоря, сбежать отсюда было не так-то просто. Лучшего помещения для того, чтобы засадить сюда всех недовольных и протестующих, не придумаешь.
Раубольд стал что-то писать на листке бумаги, так как Ентц имел обыкновение все забывать. Иногда он удивленно качал головой, вспоминая забытую фамилию и радуясь тому, какая хорошая у него память.
Хиндемит внимательно смотрел на Раубольда. Шофер не любил сидеть без дела. Город казался ему чересчур тихим, подозрительно спокойным. Хиндемит никак не мог отделаться от ощущения, будто за его спиной что-то замышляется.
Он спросил Раубольда, когда они поедут, но тот не ответил, занятый своей писаниной.
Однажды утром на прием к бургомистру пришла женщина.
— Моя фамилия Эрнестина Эмрих. Сначала я разносила газету «Форвертс», затем — «Кемпфер», после чего — нацистскую газету. Я не хотела этого делать, но товарищи убедили меня в необходимости этого. Теперь газеты вообще не выходят. Так что же мне теперь делать? Скажите, пожалуйста, товарищ Ентц.
Ентц засмеялся и ответил:
— А я и не знал, что тебя зовут Эрнестиной.
— Да, меня так зовут, только тебе всегда было лень называть меня так.
— Эрни…
— Итак, что же мне теперь делать?
— Садись в приемной и принимай всех, кто придет ко мне. И ни
— Хорошо, товарищ Ентц.
Эрнестина уселась в приемной. Охранников она пропустила, решив, что они-то не будут отвлекать Ентца от работы. Вскоре в приемную вошел владелец типографии Хан.
— А вы куда, господин Хан? — остановила она его.
— Уж, конечно, не к тебе, — высокомерно бросил ей Хан, и не успела Эрни опомниться, как он уже скрылся за дверью кабинета Ентца.
Дело в том, что в детские годы Хан и Эрни Эмрих ходили в один класс и даже дружили. Оба были далеко не первыми учениками. Однако после конфирмации их дорожки резко разошлись: Хан был сыном богатых родителей, а Эрни родилась в бедной семье.
Эрни не могла понять, как это Ентц может обсуждать какие-то вопросы с Ханом. Она приложила ухо к двери кабинета, но так и не поняла, о чем именно там шла речь.
— Вот вам ваше воззвание, — сказал Хан и положил на стол Ентца пачку листков, от которых пахло свежей типографской краской. И тут же добавил: — Наша Эмрих еще в школе была негодяйкой.
— Помню, помню, — ответил ему Ентц.
Ентц начал читать текст, кивая головой. Временами он делал нетерпеливое движение рукой, будто хотел вычеркнуть из текста то или иное предложение. Некоторые фразы он перечитывал по нескольку раз, думая при этом, что тут было бы уместно провести и другую мысль.
— Хорошо. Наш заказ вы сделали быстро. Направьте счет для оплаты в городскую кассу.
Однако Хан не спешил уйти. Ентц продолжал:
— Правда, городская касса пуста, и мы не сумеем немедленно оплатить ваш счет. Но я заверяю вас, мы оплатим все счета. — Помолчав немного, он добавил: — Все наши счета.
— Деньги мне не нужны. Зачем мне деньги? В такое время деньги ничего не значат.
— А что у вас еще?
— Я встретил сегодня нашего священника. Он нес очень важное письмо в ландрат.
— А откуда вам это известно?
— Я такое не одобряю.
— Что же это за письмо?
— Они хотят перебежать к американцам — и Пляйш, и ландрат. Они хотят передать им крик о помощи, послать SOS из забытого города.
— К американцам? — переспросил Ентц.
— Я полагаю, лучше обратиться к русским. Русские охотнее приходят на помощь. Вы, видимо, знаете об экспедиции Нобеля? Русские услышали тогда сигнал о помощи и…
— Прекратите свою пламенную речь! — оборвал его Ентц.
Хан с недоумением пожал плечами и сказал:
— Вы наверняка знаете о крейсере «Аврора»…
— А вы читали наше воззвание к населению города? — тихо спросил Ентц.
— Я его своими руками набирал.
— Вы знаете, чего мы добиваемся? Вы поддерживаете нас?
— Да, — ответил Хан.
— Тогда расскажите мне эту историю с письмом.
— Я ничего толком не знаю. Я полагаю, что рассказывать должен тот, кто точно знает.