Восставшая Луна
Шрифт:
— Мама! Я никого не убивал и не собираюсь этого делать. И я знаю все твои лекции наизусть.
— Пожалуйста, веди себя вежливо, дорогой.
— Извини.
— Прощено и забыто. Я передам профессору де ля Пазу, чтобы он оставил свой номер. Обещаю.
— И ещё вот что. Забудь имя «Вайоминг Нот». Забудь о том, что профессор спрашивал тебя обо мне. Если кто-то чужой позвонит или придёт и начнёт задавать вопросы обо мне, то ты со мной не разговаривала и не знаешь, где я. Ты полагаешь, что я уехал в Новолен. Все остальные в семье пусть говорят то же самое. Не отвечайте ни на какие вопросы — особенно если их будет задавать кто-либо связанный с Надсмотрщиком.
— А ты полагаешь, что я стала бы отвечать на такие вопросы? Мануэль, насколько я понимаю, у тебя неприятности.
— Не слишком серьёзные, и я потихоньку выбираюсь из них. — Хотелось бы на это надеяться! — Расскажу тебе, когда вернусь домой. Сейчас я не могу говорить. Я люблю тебя. Всё, отключаюсь.
— Я тоже люблю тебя, дорогой. Спокойной ночи.
— Спасибо. Тебе тоже спокойной ночи. Всё.
Мама — просто чудо. На Скалу её выслали уже очень давно — за то, что она зарезала одного мужчину при обстоятельствах, вызывающих сильное сомнение в том, что она действительно защищала свою невинность. И с тех самых пор она является ярой противницей насилия и лишения людей жизни. Конечно, если к этому не вынуждают обстоятельства — в своих убеждениях она не доходит до фанатизма. В молодости она была сущим бедствием и всегда очень жалела, что я не знал её в те времена. Но мне вполне хватало того, что я был с ней на протяжении второй половины её жизни.
Я снова соединился с Майком:
— Ты знаешь голос профессора Бернардо де ля Паза?
— Да, Ман.
— Хорошо… Тогда постарайся отследить как можно больше телефонных звонков в Луна-Сити. Отследи столько, на сколько у тебя хватит ресурсов. И если ты услышишь его голос, то дай мне знать. Обрати особое внимание на телефоны-автоматы.
Ответ пришёл с запозданием на целых две секунды. Я поставил перед Майком проблему, которую до этого ему ещё никто не давал. Думаю, что ему это понравилось.
— Я могу осуществить прослушивание всех телефонов-автоматов в Луна-Сити. Ман, хочешь ли ты, чтобы я использовал ещё и случайный поиск по всем остальным линиям?
— Гм. Не надорвись. Держи под наблюдением телефоны у него дома и в его школе.
— Программа запущена.
— Майк, ты лучший из друзей, которые у меня когда-либо были.
— Это не шутка, Ман?
— Это не шутка. Это — правда.
— Я… Поправка. Я горд и счастлив. Ман, ты мой лучший друг, поскольку ты — мой единственный друг. Поскольку у меня нет информации для сравнения, то такое утверждение является строго логичным.
— Я прослежу за тем, чтобы у тебя были и другие друзья. Я имею в виду неглупых. Майк, у тебя есть свободный банк памяти?
— Да, Ман. Ёмкостью в десять в восьмой бит.
— Хорошо. Заблокируй его таким образом, чтобы только ты и я могли использовать его. Сможешь это сделать?
— Конечно. Дай мне сигнал блокировки.
— Гм… День взятия Бастилии. — Этот день, как рассказал мне несколько лет назад профессор де ля Паз, совпадал с днём моего рождения.
— Установлена постоянная блокировка.
— Прекрасно. Вот здесь у меня запись, которую надо в него поместить. Но сначала… Ты уже закончил работу над макетом завтрашнего выпуска «Ежедневного Лунатика»?
— Да, Ман.
— Есть там что-нибудь о митинге в Стиляги-Холл?
— Ничего, Ман.
— А в выпусках новостей, которые транслируются на другие поселения, не было ничего необычного? Что-нибудь о мятеже?
— Нет, Ман.
— Всё любопытнее и любопытнее, как говорила Алиса. Хорошо, запиши следующую информацию в банк данных, помеченный как «День взятия Бастилии», затем поразмысли над ней. Но во имя Господа нашего, следи, чтобы наружу не просочилось что-нибудь из того, что я скажу тебе.
— Ман, мой единственный друг, — ответил Майк, и в его голосе прозвучала неуверенность, — ещё много месяцев назад я принял решение о том, что содержание любого разговора между тобой и мной будет помещаться в специально выделенный блок, доступ к которому будешь иметь только ты. Я решил не уничтожать никакую информацию, полученную во время этих разговоров, и переместил их из временных блоков памяти в постоянные. Таким образом я могу воспроизводить их снова и снова и размышлять над ними. Я поступил правильно?
— Ты поступил замечательно, Майк… Я весьма польщён.
— Мои блоки временной памяти были уже почти переполнены, но я сообразил, что мне просто необходимо сохранить все твои слова.
— Очень хорошо. Итак, «День взятия Бастилии». Скорость записи в шестьдесят раз выше нормальной.
Я взял маленькое записывающее устройство, разместил его возле самого микрофона и включил на ускоренное воспроизведение звукозаписи. Продолжительность записи составляла полтора часа, и воспроизведение её было закончено через приблизительно девяносто секунд.
— Это всё, Майк. Мы поговорим завтра.
— Спокойной ночи, Мануэль Гарсия О'Келли, мой единственный друг.
Я отключился от линии и поднял колпак. Вайоминг сидела на кушетке. Выглядела она озабоченной.
— Кто-то звонил? Или…
— Всё в порядке. Я разговаривал с одним из моих лучших — и самых надёжных — друзей. Вайо, ты тупица?
Она удивлённо взглянула на меня:
— Иногда мне именно так и кажется. Это что, шутка?
— Нет. Если ты не тупица, то я с удовольствием представлю тебя ему. Кстати, о шутках: у тебя есть чувство юмора?
Любая женщина в ответ на такой вопрос сказала бы: «Конечно есть!» — возможно, у женщин есть некоторая внутренняя блокировка, запрещающая им давать другой ответ. У всех, кроме Вайо. Она поморгала в растерянности, а затем сказала:
— Об этом, приятель, ты лучше суди сам. У меня есть некий заменитель этого качества. Я иногда использую его в несложных ситуациях.
— Прекрасно. — Я порылся в сумке и отыскал там распечатку с сотней «смешных» историй. — Почитай. Затем скажешь мне, какие из них смешные, а какие — нет. А также какие из них заставляют хихикать в первый раз, но во второй — напоминают остывшие блинчики без мёда.