Восставший
Шрифт:
Простонав это предложение в который раз Антон в бессилии закрыл глаза и медленно погрузился в безбрежное царство кошмара, ибо боль от солнечного ожога резко отличалась от ожога, вызванного огнем или любым раскаленным предметом. Солнце помимо телесной оболочки жгло еще и саму душу. Его лучи попав всего лишь на небольшой участок лица показавшимся в дверном проеме разнесли ужасающую боль по всему телу. Но не снаружи чувствовалась она, а внутри. Словно пожар, бушевавший в глубинах тела и разума, готовый пожрать все до чего дотронется, оставив лишь пепел, но перед этим вырваться за пределы восприятия боли, обесценив само слово ''боль'', ибо то, что он несет за собой описать невозможно никакими словами.
Кошмар его длился целую вечность. Гротескные образы жутких монстров сменялись один за другим, то
Одни были похоже на гончих, только тело их покрывала не шерсть, а острые тонкие лезвия биологического происхождения, которые росли вдоль спины и заканчивались у самой морды, к которой как будто на специальный подвижный крепеж была приставлена челюсть раскрывающаяся, как в вертикальном, так и в горизонтальном направлении давая такой охват, что возможно было поместить туда голову взрослого человека. Антон пытался убежать от них, но каждый раз его попытки были тщетны, настигая его целой стаей гончие валили его на землю и первым делом откусывали горло оставляя его истекать кровью.
Другие были похожи на жаб, но, как если бы тело жабы раздулось и покрылось желтовато-бурой слизью соприкосновение с которой приносило ожоги схожие с действием кислоты. Размером они были в два раза больше самого Антона, и имели человеческое лицо. Каждый раз, когда Антон оказывался рядом с ними, они ловили его языком; долго и мучительно переваривали, затем отрыгивали, дав секундную передышку, после чего все начиналось сначала.
Некоторые имели формы настолько причудливые и непостоянные, что иначе как неописуемые их нельзя было назвать. Хватая множеством своих разнообразных конечностей, от рук до щупалец и клешней, они разделяли тело Антона на множество составных частей, а потом толстыми нитями сшивали его заново, меняя части местами, или же вовсе пришивая куски совершенно иных созданий. Когда же от Антона не оставалось ничего из того, что бы напоминало о его первоначальном облике, они оставляли его в покое. Далее из бездонного сундука доставали новое тело. То же, что осталось от Антона после того, как его извратили и обезобразили, присоединялось к своим мучителям, вынужденный уже своими глазами наблюдать, как рвут на части его существо, при этом непосредственно участвуя в чудовищном действии.
Ни раны, ни увечья, ни вид самих монстров не пугал его, однако, так сильно, как простой золотой шар, периодически восходивший над небосводом и освещавший грязные улицы города, по которым Антон бродил в своем кошмаре. Когда оно всходило монстры будто бы исчезали, а на их месте возникали бывшие друзья и знакомые, чьи имена были стерты из памяти Антона, но не то зло, что он им сделал. Приветливые улыбки знакомых заставляли чувствовать предвкушение от встречи с отвратительными порождениями ночи. Все являлись в этот сон дабы воздать Антону по его заслугам: девушка, чье сердце он так внезапно разбил; родители – единственные люди, любящие человека бескорыстно, но до того расстроенные и доведенные до отчаяния, что грань между любовью и ненавистью была смазана; друзья, которые считали, что дружба, это единственная нерушимая вещь в их жизнях, обвинявшие теперь его в разрушении своих наивных иллюзий; сторож со своей семьей, поверивший незнакомцу и поплатившийся жизнью за это.
Толпа окружала его, не проявляя никакой агрессии. Каждый из них пытался заговорить с ним на отвлеченные темы, словно событий последних дней не было. Только лишь сторож Дмитрий Валентинович ввиду отсутствия горла лишь радостно улыбался и периодически произносил хлюпающий: ''Бларгх-бларгх''
По мере того как солнце опускалось все ниже к горизонту улыбка толпы становилась все шире, а лица приветливей. Все старательней из нее стали доноситься вроде бы обычные предложения, такие как погулять, или сходить в кино, но все как один были поданы тоном человека, старающегося быть вежливым, при том что внутри него кипит гнев и ненависть. Когда же последний луч солнца упал за горизонт улыбки на лицах людей стали стремительно шириться, переходя за всякие пределы человеческих возможностей. Уголки рта подбирались к ушам: за ними раздавались щелчки похожие на треск ломающихся костей. Из самих же ртов текла жидкость абсолютно черного, не возвращающего глазам ни единого процента света. Словно сама вселенская пустота лилась из их ртов и заполняла каждый уголок окружающего пространства. Она была густой как смола, а ее капли падали вверх и растворялись в воздухе окрашивая его в черный цвет. С самими же телами начали происходить немыслимые изменения. Хруст множества костей и позвонков начинал сливаться в один протяжный гул. Руки и ноги удлинялись, становились тоньше, распадались на множество паучьих конечностей, тела разбухали, челюсти вытягивались вперед, превращаясь в огромную пасть, либо вдавливались и становились похожими на рот червяка. Все происходило под стенающие стоны боли, перебивавшиеся приступами истерического смеха. Толпа бесформенных уродцев сжимала Антона в кольцо. Попытавшись выбраться, он начал расталкивать их, но получив удар деформированной, принявшей форму костяного лезвия рукой в глаз, откуда-то из толпы, рухнул на землю вопя от боли. Толпа окружила его. Те, кто оказались снизу вонзали свои конечности в его тело, те кто был сверху давили его своей массой вызывая тем самым приступы клаустрофобии.
Антон лежал бессильный и беспомощный. Толпа, навалившаяся на него, выкрикивала слова, с первого взгляда казавшиеся тарабарщиной, но среди бессвязных сочетаний букв отчетливо слышалось:''Алур мал аур''.
Неужели это конец? – спрашивал Антон себя. – Это не просто кошмар. Наверное, наяву я сейчас умираю, и все, что здесь происходит – моя предсмертная агония.
Боль и ощущение давления внезапно отступили, а улицы затянула непроглядная даже для его глаз тьма. Посчитав, что уже умер, Антон встал и отряхнулся. Посмертную тишину разрывало негромкое эхо где-то вдалеке. Не успев осознать до конца, что произошло, он почувствовал, что оно усиливается. И вот уже поначалу едва слышимый расплывчатый голос начинал приобретать форму и даже походить на осмысленную речь:
–Да, я звоню сказать, что он жив. Не волнуйся за него… Нет, я знаю, чем это грозит… Я ему не нянька, как ты любишь говорить. Если надо – сам найдет.''
Антон открыл глаза и обнаружил себя в кровати Алисы. Осмотревшись вокруг он увидел и саму Алису – та разговаривала с кем-то по телефону. Антон решил не подавать виду и притвориться, что он еще спит.
–Я просто не люблю, когда кто-то умирает на моем пороге, вот и все… Ага, очень смешно… Ну, вроде как скоро должен. Я позвоню.
Поняв, что разговор на этом окончен Антон попытался встать с кровати, но грохнулся на пол привлекши внимание Алисы.
–Не вставай.! – в полушепот и с большой долей заботы в голосе предупредила его Алиса, подбежав к нему, чтобы помочь.
–Я понял. – тихонько сказал Антон и с помощью Алисы заполз обратно на кровать.
–Мог бы для начала поблагодарить меня. Ты в курсе, что ты бредил? Говорил какую-то ерунду и все время бормотал… как там это?… ''алу-у-ур алу-у-ур, аур.''
–Да, помню что-то такое. Я не знаю, что это значит, если тебе интересно. Но почему-то мне вдруг кажется, что это важно. Ты не могла бы это записать
–А? Да, конечно. Но ты сейчас лучше просто лежи. Ты мучился весь день и всю ночь.
–Сегодня уже четверг? О, господи. Так жжется лицо…
–Да, теперь это навсегда. Я не про жжение, а про шрам. Хотя с другой стороны я бы уж лучше выбрала жжение. Можешь мне поверить. Но это я так, к сведенью.
–Понятно. Когда я смогу встать? – спросил Антон, опасаясь того, что ему придется потратить слишком много времени впустую из-за своей глупой оплошности
–О, ну этого я точно знать не могу – со мной такого не было. Думаю, когда захочешь. Ну тебе уже лучше, а когда поешь, то вообще, наверное, сходу оправишься.
–Поешь?!
–Да. Поешь. Сегодня за счет заведения. Скажи спасибо своему другу. Он кстати волновался о тебе. Позвони ему, будь так добр.
–Хорошо, сейчас.
Антон достал мобильный телефон из кармана брюк и набрал номер Виктора. Из динамика донеслось слегка волнительное "Алло"
–Привет. Это я, Антон.
–Привет, малыш. Ты там цел?
–Я ин-цел. Нет? Не смешно?
–Хрень какую-то несешь. Не умеешь шутить – не шути.
–Ладно. Я цел. Немного все болит, особенно лицо, но в целом все хорошо.