Восточная и Центральная Азия
Шрифт:
Отправились три брата со скотом. Цзуру зарезал на этот раз девять валухов из своего овечьего стада, чудом набрал откуда-то огромных котлов и, приведя Рунсу в трепет своим величественным видом, принялся стряпать еду. Потом он вынул готовое мясо, устроил жертвенник и с молитвою обратился ко всем своим гениям-хранителям:
— Ты, мой родимый, верховный Хормуста-тэнгрий и покорные тебе семнадцать тэнгриев сонма Эсроа, и тридцать три тэнгрия свиты твоей. И ты, родимая моя бабушка, Абса–Хурце. И ты, переводчик мой, белая небесная
И сказали все его гении-хранители:
— До наших ноздрей доносится сладостный запах: то родился, значит, на Златонедрой Земле наш соплячок, и вот дает нам знать, что родился.
Помолившись всем этим покровителям своим, он поставил пред Цзасой и Рунсой большой стол и предложил им угощение. Цзаса ел вволю, а Рунса, подавленный величием Гесера, сидел и ничего не ел. Созванные же Цзурой его гении-хранители пришли под видом множества людей и съели все дочиста. Встав из-за стола, Рунса поспешил домой, а Цзаса с Цзурой отправились со скотом вслед за ним.
Дома Рунса рассказывает:
— Ваш сынок Цзуру стравил до десяти валухов. Набрав откуда-то котлов, стал он всех баранов варить, а после того, как вынул готовое мясо, давай он всуе причитать: «Верховные тэнгрии, преисподние драконовы цари!» Всуе поминал даже Будд, причитывая «Цзу–Цзу», и много болтал он такого, что я и не упомню. Потом он стал угощать нас обоих мясом, и меня и Цзасу. Но я, с горя о бедных наших баранах, не стал есть… Не знаю, в какие стороны поразбрелся и весь-то наш скот… А в то время, как они ели, стало подходить множество всяких проходимцев. Цзуру же выбегает им навстречу и приглашает: принимает их коней под уздцы и просит пожаловать. Само собой разумеется, что этот сброд дочиста сожрал все угощение.
— Экое нечистое дело вышло! — говорит старик, выслушав рассказ Рунсы; хватает кнут и бежит посмотреть, не видно ли скота. Он поднимается на пригорок и пристально смотрит из-под руки вдаль. Цзуру со всем стадом находится совсем близко от него, но старик не видит ни Цзуру, ни своего скота: затмил ему очи Цзуру своей волшебной силой.
Старик возвращается домой и садится на свое место.
— Просто беда: ничего вдруг не могу видеть! — говорит он. — Погоди, Цзуру: вот я ж тебе!
Но не успел старик и пригрозить, как Цзуру с песнями пригоняет ревущий скот.
— Эге, я тебя узнаю: ведь сынок-то у меня настоящий певец!
Старик хватает кнут и выбегает ему навстречу. Только было он замахнулся, чтобы ударить Цзуру, как тот вырвал у него кнут и забросил. Тогда старик вступает с ним в борьбу.
— Ой-ой, помогите! — кричит Цзуру и, притворяясь, будто падает, перекидывает старика через свою
— Ой-ой! — вопит старик, а Цзуру, в свою очередь, кричит: «Помогите!»
В это время подбегает Гекше–Амурчила.
— В чем дело, старик, в чем дело? — спрашивает она.
— Я думал, — говорит тот, — я думал, что ты родила мне сына, а, оказывается, ты правду говорила, что это настоящее чертово отродье! Зарезал и стравил девять валухов, а когда я попробовал было его наказать, так он вот как перекинул меня через свою башку! Не изуродовал ли он меня, так сильно все болит.
— Жалко, если не изуродовал! — говорит Гекше–Амурчила. — Ведь Рунса и прошлый раз все науськивал тебя, уверяя, что Цзуру режет телят: и что же, правда это оказалось? А теперь он же уверяет, будто Цзуру зарезал девять валухов… Перекинуть-то он, кажется, тебя действительно перекинул, а все же тебе следовало бы и теперь сосчитать своих валухов.
Старик пошел, пересчитал своих валухов и вернулся, убедившись, что они в целости.
— Аи, ай-ай, Рунса! Что же ты делаешь? — сокрушается старик.
Тогда вступается Гекше–Амурчила:
— А ты, голубчик Цзуру, ты чего же смотришь? Выходит по пословице: «Кто дом строил — позади сидит, а кто веточки резал — вперед идет»? Теперь уже ясно, что Рунса задался целью тебя извести. Стоит только теперь ему явиться и наговорить на тебя, а старику по наговору Рунсы приняться бить тебя — и умереть тебе неминуемо под ножом. До коих же пор я буду смотреть на твои злоключения ?
Тут и Цзуру принимается укорять Рунсу:
— Ведь ты еще и не жил здесь, когда я один развел скот и один, не говоря ни слова, пас его. Ведь если б я всякий день резал да ел, то каким образом я умножил бы этот скот? За что же ты ненавидишь меня? Зачем ты постоянными наговорами заводишь между нами ссоры?
Рунса не отвечает ни слова, а Цзаса–Шикир посмеивается.
— Ну, что же? — говорит старик Рунсе. — Разве это не истинная правда? Впредь я тебя, Рунса, буду стегать, лишь только ты откроешь рот.
Поутру старик рассуждает про себя: «Теперь ясно, что у моих ребят втроем дело не ладится. Стану-ка я теперь сам ходить с каждым поодиночке».
И он отправляется на пастьбу, захватив с собой Цзасу. Этот день обошелся без особых происшествий, и вечером старик с Цзасой благополучно пригнали скот домой.
На следующий день старик отправился с Рунсой. Оба они были при скоте, когда волк на их глазах зарезал трех овец. Вернувшись вечером домой, старик рассказывает:
— Я находился около скота, а этот дурень Рунса пас овец и допустил, чтобы на его глазах волк зарезал трех овец.
Присел Цзуру и говорит:
— Случись это со мной, так наверно избил бы вовремя и постарался, чтобы ты меня не взял с собой!
На следующий день старик берет с собой Цзуру, и тот дальние горы обращает в близкие. Идут они краем отары, как вдруг бежит волк.
— Батюшка, — говорит Цзуру, — бежит волк, понимаешь ты, в чем дело?
— Что тут понимать? Должно быть, волк высматривает овцу.