Восточная война
Шрифт:
– Тогда, все свободны, господа. А ты, Михаил Павлович, задержись, - сказал генерал-адъютант, и все генералы, приглашенные на встречу с командующим, быстро покинули комнату.
– Зря ты на меня обижаешься, Михаил, - миролюбивым тоном начал командующий, едва только они остались наедине.
– За потерю Севастополя государь в первую очередь спросит с меня, а не с тебя.
– Я, по-моему, никогда не подавал повода считать себя сторонним наблюдателем, ваше превосходительство. И всегда был готов разделить ответственность за судьбу города. Сейчас, когда в Севастополе нет Корнилова, Истомина, Нахимова и Тотлебена, я
– И потому ты так откровенно топчешь Ерофеича.
– Я ничего не имею против него как человека, но вот тот пост, который он занимает, однозначно не для него. Мне было бы куда спокойнее, если бы Севастополем командовал Хрулев.
– Своего знакомого выдвигаешь?
– хитро спросил командующий, явно намекая, что Ардатов и Хрулев принимали участие в походе на Ак-Мечеть.
– Да, хоть бы и так. Степан Александрович куда ответственен и инициативен, чем Остен-Сакен.
– Полностью согласен с тобой, Михаил Павлович, - произнес Горчаков, а затем с печальным вздохом добавил, - если бы ты только знал, сколько писунов подобно Жабокритскому или князю Васильчикову пишут на тебя государю императору. Твое счастье, что он полностью верит тебе, да и воинская фортуна благоволит твоим начинаниям. Но ведь когда-нибудь и она может отвернуться от тебя. А вместе с тобой и от меня грешного.
– Я так тебя понимаю, Михаил Дмитриевич, что ты не хочешь снимать Ерофеича с должности. Правильно?
– Горчаков дипломатически промолчал и Ардатов продолжил свою мысль.
– Давай сделаем так, чтобы и овцы были целы и волки сыты - многозначительно произнес граф - пусть остается, но только оборона Городской и Корабельной стороны будет полностью находится в руках генералов Хрущева и Хрулева. И препятствий он им чинить никаких не будет.
По лицу Горчакова было видно, что он очень доволен достигнутым решением, и ободренной неожиданной сговорчивостью императорского посланника, генерал-адъютант решил заговорить о главном. Эта тема давно беспокоила командующего крымской армии, и он ходил вокруг неё как кот возле сметаны, боявшийся тяжелой хозяйской палки.
– Договорились, но я, однако, имел ввиду несколько другое. Государь в каждом письме меня торопит с проведением нового сражения с врагом, для облегчения положения Севастополя. Ты сам видишь, что Пелесье вцепился в него точно клещ и отступать не намерен. Сможет ли крепость продержаться хотя бы до октября. Тогда по числу штыков мы бы не только сравнялись с союзниками, но и даже превосходили бы их.
– Боюсь, Михаил Дмитриевич, что до октября месяца силами одного гарнизона мы не удержим город. Имея значительное превосходство в силах, Пелесье будет штурмовать город до тех пор, пока хотя бы не займет Корабельную сторону и не уничтожит наши корабли. В этом я полностью уверен - с горечью в душе признался собеседнику Ардатов.
Горчаков понимающе кивнул головой, помолчал, а затем, глядя в сторону, сокрушительно произнес.
– Государь торопит с принятием решения. Может, стоит ударить по врагу сейчас? Большой победы не одержим, но хоть чем-то Севастополю поможем. Заставим Пелесье штурм перенести, а там с Божьей помощью и до октября дотянем.
– Бить надо кулаком, а не растопыренными пальцами, Михаил Дмитриевич. Да так, чтобы у противника враз половина зубов повылетало, чтобы он кровью плевал, и сопли по щекам размазывал. Так меня мой батюшка учил, и так я своим внукам наказывал.
Горчаков вновь кивнул головой и, не глядя собеседнику в глаза, констатирующие спросил.
– Значит ты против?
– Сейчас, против. Не готовы еще мои стрелки с врагом тягаться.
– Что написать государю?
– осторожно поинтересовался Горчаков.
– Так и напиши, что граф Ардатов категорически против нынешнего наступления на противника. Только напрасно людей погубим, и никакой пользы для Севастополя не будет.
– Когда же ты полагаешь, нам следует наступать?
– Примерно через месяц, никак не раньше - убежденно молвил граф, глядя прямо в глаза командующему. Тот не выдержал взгляда, отвел глаза в сторону, но продолжал активно зондировать почву.
– А выдержит ли Севастополь новый штурм до начало нашего наступления?
– Выдержит. Если им вовремя подбросить курское ополчение и Смоленский полк. А так же, если успеем возвести новую линию обороны, которую наметил генерал Тотлебен, перед своей вынужденной отставкой.
– Тебе и это известно, - усмехнулся Горчаков, дивясь осведомленности царского посланника.
– Мне многое, что известно, Михаил Дмитриевич. Служба, понимаешь, такая. Хлеб государев стараюсь не зря есть, - сказал Ардатов, помолчал, а затем, желая поскорее расставить все спорные точки, произнес.
– Так что же мы решим относительно начала наступления?
– Я полностью доверяю твоему мнению и опыту, Михаил Павлович, но, - Горчаков замолчал, выдерживая паузу.
– Значит договорились. Наступать будем, когда будут готовы мои стрелки, а все руководство будет под тобой, - подытожил Ардатов, предложив Горчакову формулу действий, когда вся ответственность за неудачный исход полностью ложилась на его плечи. По радостному блеску глаз собеседника понял, что именно эти слова генерал и хотел от него услышать. Командующий был очень рад столь удачному разрешению вопроса о наступлении, но все же не преминул сказать графу.
– Ты бы отписал государю про наши планы, Михаил.
– Он и так в курсе событий, - коротко отрезал Ардатов, и Горчаков больше не стал возвращаться к этой теме.
Ранним утром следующего дня, противник возобновил свою непрерывную бомбардировку русских позиций. Ночью французы провели фальшивую атаку напротив Малахова кургана, но на этот раз все потуги врага поймать русских на обмане, были напрасны. Как того потребовал Ардатов, русские резервы больше не подводились к ближнему краю обороны и вражеские ядра падали впустую, густо усеивая собой севастопольскую землю.
В этот день потери среди защитников Севастополя сократились, чуть ли не вдвое, чего нельзя было сказать о состоянии его бастионов. Методичный обстрел осадными орудиями медленно и верно приводил к их полному разрушению. Героические гарнизоны бастионов и батарей отчаянно боролись за живучесть своих позиций не щадя своих сил и, порой, жизней. Едва выдавалась возможность, они тут же бросались исправлять разрушенные бруствера или нагребать землю на пороховые погреба, дабы это была единственная возможность уберечь их от попадания вражеской бомбы. Однако, наносимый врагом урон было невозможно исправить за те короткие промежутки времени, которые дарил неприятель русским солдатам и матросам.