Восточный вал
Шрифт:
— Гитлер откровенно заявляет о том, что жалеет, что не почистил свой офицерский корпус, как в свое время это сделал Сталин? Так помогите же ему исправить эту оплошность! Вы слышите меня, генерал, помогите. Пусть он насладится горой трупов своих офицеров и таким образом, наживет себе еще миллионы новых врагов.
— В этом мы ему поможем, сэр, — генерал постепенно поддавался его настроениям.
— Пусть он насыплет курган над массовым захоронением своих фельдмаршалов, генералов и бригаденфюреров!
— «Массовым захоронением фельдмаршалов»! —
— Так что вас сдерживает?!
— До сих пор сдерживало, — деликатно уточнил генерал.
— Хотите сказать, что в вашей стратегии и тактике что-то изменилось, — кивал Черчилль, наперед зная, что у генерала нет и не может быть аргументов, которые бы способны были развеять его скепсис.
— Как я уже объяснял, мы опасались, что неминуемо отправим на виселицу тех людей, которые действительно хотели бы наладить с нами отношения.
— А что, в Германии существуют и такие, которые этого действительно хотят? — артистично откинул руку с сигарой Черчилль.
— Есть. Они стремятся избавить Германию от Гитлера и ждут от нас помощи в борьбе с гитлеризмом.
— Понимаю, что германский генералитет хотел бы избавиться от зарвавшегося и недалекого Гитлера, но только для того, чтобы привести к власти более дальновидного, а значит, еще более коварного фюрера.
— Возможно, возможно, — стушевался О’Коннел. Его удивляло невосприятие премьером какого бы то ни было внутреннего противостояния Гитлеру. — И все же осмелюсь напомнить, что еще до начала «русской кампании» советник германского МИДа барон фон Зольц и евангелический проповедник Дитрих Бонхеффер пытались наладить с нами отношения, чтобы создать мощную оппозицию фюреру.
— Вы еще напомните мне о наскоке Карла Герделера! — взорвался благородным гневом Черчилль.
— Герделера? — поморщил лоб генерал.
— Это я при упоминании имени Герделера должен напрягать память, а не вы, генерал от разведки. Речь идет о том самом Герделере, которого заговорщики прочили в теневые канцлеры и который еще в мае сорок первого пытался связываться со мной с помощью шведских политиков. Однако моя реакция вам известна.
— Известна, — подтвердил О’Коннел.
Генерал прекрасно помнил, что она была предельно лаконичной: «Я абсолютно против даже самых незначительных контактов с этими разочаровавшимися в фюрере нацистами!»
— Так вот, моя позиция остается неизменной. Как и моя поддержка ваших усилий, генерал.
— Весьма признателен, сэр.
— Нечего передо мной расшаркиваться, — недовольно проворчал премьер-министр. — И вообще, не теряйте времени, сдавайте членам следственной комиссии гестаповского Мюллера всех германских дипломатов и конструкторов, отправляйте на виселицу эсэсовцев и сотрудников гестапо, а главное, впутывайте в этот путч как можно больше вермахтовских офицеров и генералов, не говоря уже о тайных и явных сотрудниках абвера.
Небо
Окопы, в которых притаился взвод специально натренированных зомби-воинов, отделяла от окопа русских пленных и власовцев лишь небольшая каменистая равнина, над которой рокочущие раскаты грома звучали, как неслаженные удары сотен батальонных барабанов.
— Так сколько же было отобрано русских пленных и солдат РОА? — поинтересовался Скорцени, как только «барабаны» на какое-то время затихли и над будущим полем боя воцарилась тягостная тишина предпогибельного ожидания.
— Пятьдесят два бывших красноармейца, — ответил командир зомби-воинов, известный всем под кличкой «Центурион», мраморным изваянием застывший рядом с обер-диверсантом рейха на небольшой возвышенности, между дотом и мощным многовековым дубом. — Отбирали жестко, отдавая предпочтение самым крепким, выносливым и относительно тренированным.
— «Относительно»?
— Увы, в лагере не оказалось ни бывших парашютистов-десантников, ни морских пехотинцев, которые у русских славятся умением драться врукопашную. Отбор производился из того материала, который был предоставлен.
— Итого пятьдесят два русских против двадцати пяти зомби-воинов?
— Неплохое соотношение, если учесть, что пленным придется сражаться с недочеловеками, лишенными чувства страха и инстинкта самосохранения и в то же время прошедшими подготовку по ускоренной программе рукопашного боя.
— Вам когда-нибудь приходилось видеть настоящую рукопашную?
Штандартенфюрер недовольно покряхтел. Он уже смирился с тем, что Скорцени давно игнорирует его чин полковника войск СС и предпочитает называть только по кличке. Но обер-диверсант все же мог бы поинтересоваться его послужным списком.
— Вынужден напомнить, что я начинал службу в парашютных войсках, под командованием известного вам генерала Штудента, вместе с которым вы занимались освобождением Муссолини.
— Кто бы мог подумать? — холодно удивился Скорцени. — Оказывается, вы начинали в парашютных войсках.
— И прошел достаточно хорошую выучку.
— Значит, мы не ошиблись, когда выбор падал именно на вас.
— Вскоре вы в этом убедитесь. Можно начинать бой?
— Для начала, пригласите командиров обоих отрядов.
Центурион прошел между стволами двух пулеметов, выставленных для усиления огневой мощи штабного дота на тот случай, если бы какой-то из отрядов ринулся в атаку на командный пункт, и уже из дота вызвал по полевому телефону командира зомби-воинов серба Ведовича, а также командира роты пленных и власовцев старшего лейтенанта Кротова.
— Ваша задача, лейтенант Ведович, контратаковать противника, в рукопашном бою прорваться сквозь его порядки и взять штурмом вон ту каменистую гряду. Вам понятно задание?