Восточный вал
Шрифт:
— То, о чем мы будем говорить сейчас с вами, — Гитлер поднялся и, упершись дрожащими руками о края карты, потянулся всем телом туда, на восток, словно стремился прикрыть Германию, всю Западную Европу, своим тщедушным телом и своим воинственным духом, — представляет собой особую тайну. Распространяться об услышанном не следует ни в коем случае, поскольку это может порождать ненужные домыслы.
Присутствующие подступили поближе к столу и молча уставились на карту. В эти минуты Борман, как и все остальные, считал, что речь пойдет о только что спланированном фюрером новом наступлении на Востоке, что в принципе не могло вызывать
Геринг стоял, ухватившись обеими руками за ремень, и голова его медленно пошатывалась: казалось, он вот-вот уснет, рухнув прямо на стол. Гиммлер же оказался ближе всех к фюреру, по ту сторону стола, почти напротив рейхслейтера. И хотя Гиммлер упорно молчал, потускневшие свинцовые стекла его очков воинственно опустились почти на кончик носа, как два магических кристалла, в которых зарождались и могущество тайного ордена, и тайна его могущества.
Кто из приближенных Гиммлера не знал, что сползшие к кончику носа очки рейхсфюрера — самая гиблая примета?
— Вы помните, что в свое время мы планировали возвести «Восточный вал» [35] , который должен был проходить по Волге и который позволил бы нам держаться на просторах России хоть двести лет. — Фюрер исподлобья осмотрел своих соратников, презрительно ухмыльнулся, давая понять, что планы эти не осуществились лишь в силу бездарности каждого из них, и неожиданно резко, хрипло прокричал: — Однако мы не будем сейчас анализировать причины провала этого плана! Уверен, что всем вам они прекрасно известны!
35
Идея сооружения «Восточного вала», аналогичного валу «Западному», возникала в разное время и привязывалась к различной местности. По одному из его вариантов, вал должен был создаваться в конце 1942 года, чтобы дать возможность войскам передохнуть и отсидеться на зимних квартирах. Тогда он должен был пролегать по реке Дон.
— Известны, мой фюрер, — покаянно, от имени всех присутствующих, признал Геринг, продолжая покачиваться взад-вперед. — Но мужество пилотов люфтваффе общеизвестно. Они сражаются и гибнут, как герои. Даже во время Сталинградской битвы…
Гитлер поморщился и резким жестом остановил рейхсмаршала. Единственное, чего ему сейчас не хватало, так это «сталинградских» воспоминаний.
— Ситуация на Восточном фронте складывается таким образом, что настало время определить тот, последний рубеж, переступить который не должен ни один русский солдат. Только мужественно сдерживая наступление советов, мы сумеем продемонстрировать и Москве, и всему миру наше стремление сражаться против большевистской угрозы до конца. Вот тогда-то наши западные противники поймут, что настало время объединить усилия европейцев в борьбе против русско-азиатских орд.
— Хотите убедить меня, что этот новоявленный Христос все еще жив?! — спросил Штубер таким тоном, словно уличал в этом всех присутствующих, как в немыслимом грехе.
— Пока еще — да, — ответил Зебольд. — Как это ни странно.
— Почему так произошло?
— Не по-божески мы его…
— А вы и должны были отнестись к нему не по-божески. Поэтому потрудитесь уточнить.
— Не
— И ноги, как видите, на подставке. Аккуратность! — вальяжно объяснял стоявший рядом с фельдфебелем Магистр, античным жестом патриция указывая на распятого на кресте Отшельника, словно на древнюю статую, чудом уцелевшую на площади разрушенного города, посреди военного лагеря варваров.
— Почему вдруг такая «вежливость» и аккуратность, мой Вечный Фельдфебель?
— Насколько мне помнится, вы сказали, что этот гунн еще может понадобиться, — пожал плечами Зебольд.
— Да, я так сказал? В таком случае, считайте, что он уже понадобился, — усиленно жевал нижнюю губу гауптштурмфюрер фон Штубер.
Распятый великан в изорванном красноармейском мундире, с растрепанной на ветру буйной седовласой гривой, был так же мало похож на Иисуса, как орангутанг — на Венеру Милосскую, однако «величайшего психолога войны» это ничуть не смущало.
И сама война как общественное явление, и все, что на ней происходило, уже давно представали перед бароном фон Штубером совершенно не в том виде, в каком они представали перед всеми остальными. Не зря и в штабе группы армий «Центр», и в Главном управлении имперской безопасности его называли теоретиком и «величайшим психологом» войны. Барон не раз подтверждал это свое реноме не только необычными военно-психологическими исследованиями, с которыми выступал на страницах газет и армейского военно-политического журнала «Вермахт»; но и всевозможными экспериментами во время допросов и вербовки русских агентов и партизан.
Вот и сейчас у Штубера проявлялось свое, особое «видение», свое восприятие этого израненного автоматной очередью и распятого «гунна»; как впрочем, и свое понимание всего того «библейского спектакля», который здесь разыгрывался.
— Если Отшельник и впрямь так нужен, — воспрял духом Магистр, — значит, я был предусмотрителен, когда осторожничал с ним. Так что вот он, извольте получить под расписку. Кстати, на будущее: распятие мы производим любым способом и в любом виде, исходя из фантазии заказчика.
— А хватит ли вашей собственной фантазии, Магистр, и вашей, Зебольд, чтобы столь же аккуратно стащить этого дезертира-великомученика с креста и привести в чувство?
— Превратить обреченного партизана в полусвятого великомученика?!
— Только не говорите, что вам это не под силу.
«— По-моему, этот азиат всю жизнь должен быть признателен нам за такое нравственное вознесение. Впрочем, чего дождешься от аборигенов, кроме черной неблагодарности?
Штубер проследил, как по распоряжению Зебольда двое полицейских и двое германцев из охранной роты взошли на помост, не очень-то церемонясь, отвязали Отшельника и понесли к стоявшему неподалеку крытому грузовику.
Уже у заднего борта Штубер настиг процессию и взглянул на мученика-славянина. Следы от пуль были обозначены на гимнастерке комками запекшейся крови. Крупное скуластое лицо уже покрылось смертельной бледностью, но именно в то мгновение, когда гауптштурмфюреру показалось, что пленник умер, ресницы его раскрылись и сквозь пелену полуобморочности на эсэсовца взглянули голубовато-белесые, с толстыми оранжевыми узелками капилляров, глаза.
Это был взгляд из потустороннего бытия и принадлежал он человеку, который все еще так и не понял, в каком из миров извергается сейчас его сознание.