Вот это поцелуй!
Шрифт:
Это я не о Натане. Нет. Он не посмеивается противным сальным смехом, как некоторые другие, не смотрит, как они, высокомерно или с мерзкой презрительной улыбочкой. Он обращается со мной как с равной – при учете наших с ним весьма различных умственных способностей, и на том спасибо. Все это я знаю… Но я столько оплеух уже получала, что стала злая, как раненый зверь. Знаю, знаю, я склонна все преувеличивать. Жизнь такая, пришлось научиться защищаться. Знаю…
Да, так вернемся к нашим баранам. Мне не хотелось бы вступать в борьбу с Полом Бренненом. Я думаю, он мог бы убить меня голыми руками. Да, я так полагаю. Два или три раза я встретилась с ним взглядом, и мне стало страшно. Как я уже говорила, женщины все чувствуют, по крайней мере, кое-что.
Он не предложил нам сесть. Даже не взглянул на нас, когда мы вошли. Он не торопился.
Пол Бреннен уделил нам минуты три, не больше, да и то первая минута прошла в полном молчании, в мертвой, очень и очень тяжелой тишине. Взгляд Бреннена скользил с Натана на меня и обратно. Совершенно очевидно, он задавался вопросом, что такое он должен понять во всей этой истории, что такое от него утаили. Не галлюцинации ли у него. Неужели его заставляют думать, что эти два представителя закона – эти два ничтожных представителя закона – торчат здесь, на его ковре, и намереваются учинить ему допрос. В какой-то миг мне показалось, что он сейчас схватит свою цифровую камеру, чтобы заснять такой момент. А про себя я думала: «Ой-ой-ой!»
Действительно «ой-ой-ой!». В наших с Натаном ушах скоро загрохочет, как в ракетных двигателях, потому что наша дерзость не пройдет нам даром. Мне этого объяснять не нужно! Я так и видела, как светло-голубые глаза Фрэнсиса Фенвика (нашего шефа) станут почти белыми, так и видела, как Фрэнсис Фенвик (наш шеф) сожмет кулак и грохнет им по столу так, что закачаются фотографии его семейства; так и слышала, какие жесткие и оскорбительные, какие язвительные и гневные слова Фрэнсис Фенвик произнесет в наш адрес при встрече – ведь он предупреждал, что мы должны работать при расследовании этого дела в перчатках, со всеми предосторожностями и ни в коем случае не путать Пола Бреннена с простыми смертными. Я все это слышала, как наяву.
Ну да ладно. По крайней мере, мы приобрели кое-какой опыт. Не очень хороший для нашей служебной карьеры, что нет, то нет, но, с другой стороны, с той, которая меня больше интересовала и устраивала, следует признать, что с Натаном мне приходилось переживать и кое-что приятное. Ситуации, скажем так, необычайные. И Натану всегда удавалось выпутаться. Каким-то образом, сам себе не отдавая в том отчета, он приводил меня туда, куда никто другой не смог бы. Иногда я от изумления протирала глаза и говорила себе: «Черт возьми! Это какой-то действительно невероятный тип! Черт!» Я думала, что дело было во мне. Мол, вылезла из такой дыры, что первый встречный мог вскружить мне голову. Вовсе нет, все было совсем не так.
Мы находились в кабинете Пола Бреннена и смотрели ему прямо в глаза. Мы были готовы призвать его к ответу. Великолепно. Великий миг!
Я наблюдала за Натаном, пока он приканчивал свой сэндвич с мечтательным выражением лица. Только что он чертовски оплошал, вообразив, что ему позволено досаждать человеку, управлявшему гигантским мировым кораблем. Однако же, несмотря ни на что, несмотря на гром, который должен был грянуть по нашем возвращении в участок, мысли Натана блуждали где-то далеко-далеко. Так он сидел, вытянув ноги под столом.
Я наблюдала за ним, и у меня было погано на душе. В моей ситуации – я имею в виду, когда женщина выглядит как чокнутая домохозяйка, а не как картинка из журнала мод, – иногда чувствуешь себя погано. Смотришь на мужчину и начинаешь дрожать всем телом при мысли о том, что можешь его потерять, тем более если не видишь каждый день. Ощущаешь такой неприятный озноб, похожий на отдаленное эхо чего-то, что может и убить.
Я резко встала, чтобы положить конец этим мыслям. Мы зашли в химчистку, куда он сдавал вещи, и я, не удержавшись, опять уставилась на него, пока он разговаривал с хозяйкой, старой китаянкой с иссохшими руками; она улыбалась ему широченной улыбкой, а солнце било ей в лицо, теплым дыханием пронизывая листву и ее лавчонку. Я спрашивала себя, сколько я смогу вынести. Хотя мне не в чем упрекнуть Натана… Но не рухну ли я от малейшего потрясения? Ведь в конце концов, его не миновать. А как могла бы я избежать его? Забыли? Я вешу девяносто килограммов с гаком, выгляжу как несчастная дура, бродящая среди отделов супермаркета со всеми его моющими средствами и дешевой косметикой, пригодной лишь для того, чтобы чистить уборные. Я знаю,
У меня зазвонил мобильник…
– Да, Рамон?
– Фрэнк весь в крови. Приезжай скорей!
– …
– Ты слышала, что я сказал? Алло!
– Ты где?
– У вас дома. Я боюсь к нему прикоснуться. Что мне делать? Алло! Алло!
– Ничего не делай! Я еду. Алло! Ни к чему не прикасайся, Рамон.
Я сделала несколько глубоких вдохов, затем потянула Натана за рукав, и мы с ним понеслись.
Перелом ребра и двух пальцев на руке. Несколько швов на голове. Нижняя губа рассечена. Все тело в синяках, лицо опухло так, что, пожалуй, скоро вдвое увеличится в размере; но, по мнению врача, который осматривал Фрэнка в отделении неотложной помощи в больнице и мазал его каким-то желтым раствором, ничего серьезного. Короче говоря, Фрэнк то ли с кем-то подрался, то ли его просто избили. Здорово избили.
Когда я вернулась домой, пришлось тотчас же приступить к уборке: надо было вычистить ковер, вымыть пол, потом дверь, лестничную площадку, лестницу и перила, холл… В одиннадцать часов вечера я все еще валандалась, вся потная и выдохшаяся. Кровищи повсюду море! И это вместо того, чтобы прямиком отправиться в больницу! Я была так зла на Фрэнка, наговорила ему невесть что. В больницу надо было ехать! Бред какой-то!
Стемнело. Стоя в прихожей рядом с ведром, полным красноватой от крови воды, опираясь на швабру, я бросила взгляд на лестницу, которую только что с таким усердием драила; ступени были еще влажными и поблескивали при свете лампочки, горевшей под потолком. Да, зря я на него так взъелась… Ну и досталось же ему! Можно было себе представить, с каким трудом он сюда-то дотащился. Да, ну и влип же он! Я позволила себе передышку, выкурила сигарету. А тихо-то как, ни ветерка! Фрэнк был даже не в состоянии говорить, не мог сообщить никаких точных сведений: губы у него так распухли, что он смог только что-то промычать, но во всяком случае я поняла, что он был изумлен до крайности. Почти плакал – именно от непонимания. Отделали ни за что ни про что. Ну а почему бы и нет? Возможно, так оно и было… Черт! Почему бы и нет?
Я отправила Натана домой. Черт возьми, только его мне сейчас и не хватало! С Районом я была непозволительно груба, наорала на него и велела убираться в свою берлогу, а ведь он искренне хотел мне помочь. Знаю, все знаю! Но мне хотелось побыть одной, совсем одной. Я не хотела, чтобы рядом со мной был какой-нибудь мужик. Нет уж, спасибо. Достаточно я насмотрелась на мужчин за день! Сыта по горло! Да, ну и денек выдался, и завершается он тем, что мне приходится выгребать их дерьмо! Черт!
Выкурив сигарету, я наполнила ванну. Добавила пену с ароматом липового цвета и миндаля. Моя любимая. Мне ее продал китаец И. Я тогда еще сказала: «Хочу что-нибудь расслабляющее, но только чтобы кожа не сохла». И эта смесь действовала! И стоила приемлемо. За один евро и шестьдесят восемь центов мне хватило на неделю, более чем. Теперь я всем советую эту пену. Она бывает голубоватого и зеленоватого цвета. Я беру голубоватую, правда, сама не знаю почему. Единственное, что мне не особенно нравится, – после такой ванны на коже остается нечто вроде пленки. Но валяться в такой ванне – ни с чем не сравнимое удовольствие, и я могу лежать часами. Да и пленка-то не толстая, не липкая. Миндаль и липовый цвет – вот о чем надо думать. А не о толстом и липком.
Я разделась. Над ванной начинает подниматься белое облако пены, а я слушаю последний альбом Мэрилина Мэнсона, – правда, я от него не в восторге, мне гораздо больше нравится рэп в стиле Доктора Дре, из-за чего Натан говорит, что я дура набитая, западаю на всяких идиотов, которые постоянно повторяют «fuck, money, bitches, money, fuck». [7] Нет, сам Натан не таков, он слушает скандинавов и немцев, ему нравятся вещицы суперутонченные, в духе «Суперсайлент» или продукции «Руне Граммофон». Я раздеваюсь и рассматриваю себя в зеркале, затем прихватываю дамский журнал, заодно беру с тарелки яблоко, возвращаюсь в ванную, выключаю воду, выключаю музыку, проверяю температуру воды, сажусь пописать, вздыхаю, зеваю и лезу в ванну; и весь окружающий мир исчезает, пока я поудобней пристраиваю под головой надувную подушечку.
7
«Трах, деньги, суки, деньги, трах» (англ.).