Вот это поцелуй!
Шрифт:
– Меня там не было! У меня есть алиби.
– Я знаю, что у тебя есть алиби. Я тебя прямо и не обвиняю. Вообще-то я полагаю, что эта девушка была немного того, и масса людей этим пользовалась. Ты – первый!
– Вы до этого сами додумались? Почему я должен все это выслушивать?
– Тони, ты был осужден два года назад, за ограбление. Не помню точно, кого ты там ограбил. Международный банк? Фармацевтическую фирму? Нет, не помню, да это и не важно. Так вот, я тебе признаюсь, что не вижу в том ничего особо дурного. Честно тебе говорю. Я довольно восторженная особа.
Он ухмыльнулся. Полиция вновь поднялась в его глазах.
– Но вот что, Тони: твой треп по поводу этой девушки, роль, которую ты пытаешься играть, – это такая мерзость! Я давно хотела тебе это сказать. Потому и заехала. Ты создал образ парня, остающегося над схваткой и готового на все ради этой девушки… Все это – поганое вранье! Подделку впариваешь! Нет, я серьезно!
Я заглянула ему в глаза, очень глубоко. Иногда на меня находило. Бывали у меня такие периоды, и, я бы сказала, довольно регулярно, когда я не могла относиться к жизни с воодушевлением. Потому что начинала видеть в людях только дурное. Я испытывала чувство глубокого разочарования в себе подобных, в подавляющем большинстве. От этого мне бывало дико плохо. Их мелочность, скупость, дурной запах изо рта, трусость… На этом я остановлюсь, а то меня вырвет, остановлюсь, потому что это напоминает мне о том времени, когда у меня была депрессия и я словно блуждала в потемках. Ох-ох-ох! Стоит мне только об этом подумать, как меня начинает бить дрожь. Но как избежать разочарования, как безболезненно миновать это, когда ты постоянно сталкиваешься с людьми, – только солнце выплывет из-за горизонта, они уже тут, у твоих дверей, достают тебя своими ужимками, изводят своей низостью? Как солнечным лучам добраться до тебя в таких условиях?
– Ты понимаешь, Тони, что я говорю? Ты понимаешь, почему я здесь?
– Знаете что? Вы просто чокнутая!
– Ах, вот, значит, что ты обо мне думаешь.
Что я чокнутая. Да что ты себе воображаешь? Ты думаешь, мне приятно иметь дело с такими, как ты? Думаешь, меня не напрягает с утра до вечера выслушивать ваши бредни? Ну, так вот, ты очень ошибаешься. Еще как напрягает, достало хуже некуда, понял? Я часами отмываюсь под душем от вашей грязи. Я просто подыхаю. И однако же, я делаю над собой усилия. Гораздо больше, чем ты можешь представить.
Я и правда устала, ничего делать не хотелось… Я отвернулась, взглянула в окно, где в ночном небе сияла огоньками реклама знаменитых лавочек, где продают картошку фри, мороженое мясо, мягкие булочки и газированные напитки.
– Слушай, а у них это все как, съедобное?
Вместо того чтобы ответить, он спросил, долго ли я еще буду его изводить. Я страшно разозлилась на себя, что осмелилась думать о гамбургере. Дала слабину. Нет, я была недостойна того, чтобы Рита надрывалась ради моего спасения, а ведь мой вес всю неделю составлял 89,2 кило, хотя я понятия не имела с чего. Гамбургер с картошкой фри?Мэри-Джо, ты спятила? Что, еще и двойной?!
Я взглянула на часы, потом посмотрела на Тони. Его глаза извергали на меня потоки раскаленной лавы. Меня это не смутило. Я встала без единого слова и машинально дала по нему еще один разряд… Свииии!
Выходя, я слышала грохот кинескопов, которые посыпались с этажерки, когда Тони полетел на пол. Я сказала себе, что могла бы избавить
Я взялась за перила, поднялась на три ступеньки да так и остолбенела.
Меня внезапно осенило. Имя и лицо всплыли одновременно, это было как вспышка молнии, как будто мне дали по башке!
Рамон! Мгновенное озарение!
Никаких сомнений. Конечно же это его я заметила совсем недавно, когда он улепетывал, избив другого придурка около факультета. И теперь я довольно точно представляла себе тех, кто смывался вместе с ним. Рамон, вот же твою мать! У меня аж ноги затряслись.
На лестничной клетке было странно тихо и пустынно. У меня возникло ощущение, будто я впервые вижу узор на коврике: лабиринт из переплетенных фигур. Мне показалось, что где-то вдали звонят колокола. Потом я в недоумении стала дальше подниматься по лестнице, отрывая от ступеней свои восемьдесят девять кило с гаком.
Дойдя до его площадки, я заколебалась, обуреваемая противоречивыми чувствами.
Потом я приложила ухо к его двери и прислушалась, нервно кусая губы.
Ни звука. Наверху Фрэнк слушал Чарли Паркера.
«То, что я делаю, – совершеннейшее безумие, – говорила я себе, взламывая замок. – Я рискую нажить большие неприятности. Нет, это ужасно глупо!»
Затаив дыхание, я юркнула внутрь. Страшно.
В квартире царил полумрак. Там никого не было. Удачно.
Во мне все бурлило, все чувства были обострены до предела. Я сжимала ляжки. Пот лил с меня ручьем. Я вдруг обратила внимание на то, какой затхлый воздух в этой полутемной квартире. Да, когда трое мужчин живут вместе – это предел. Удивительно, что я раньше этого не замечала. Они что же, никогда не проветривают, эти придурки?
Я вытерла лоб белым носовым платком, и он сразу же стал мокрым. Я с ужасом взглянула на него. Но очень быстро встряхнулась и вошла в комнату Рамона, засунув платок поглубже в карман.
Карманный фонарик на моей связке ключей быстро выхватывал из темноты разбросанные там и сям майки, трусы, брюки. Но шмотки не представляли для меня интереса, я пришла за ботинками.
Кстати, я сама себе в этом так до конца и не признавалась. Это было, если вдуматься, так глупо, что, повернувшись к стенному шкафу, я чуть не бросилась вон из квартиры.
Ботинок, которые я искала, конечно же там не оказалось. Само собой, они были у него на ногах, а не в этом шкафу, который я открыла с бешено бьющимся сердцем, готовая к неудаче. Добро бы я еще нашла там другие. С меня бы хватило похожей модели, это бы доставило мне такое удовольствие. Я была бы вознаграждена благодаря вмешательству небесных сил.
В шкафу действительно оказалась масса ботинок. Но я не успела ими заняться, так как в тот же миг открылась входная дверь. Ну а как же! Это было неизбежно».
Я села на кровать. Я понимала, что крупно влипла. В гостиной зажегся свет. Мне было хреново. Хотелось стать маленькой-маленькой, но я никогда еще не чувствовала себя такой толстой, такой жирной, такой необъятной, как в этой мерзкой комнатенке. Мне с трудом удавалось держать себя в руках. Пришлось укусить себя за ноготь большого пальца, чтобы сдержать громкий вздох.
Рамон был один. Мне повезло, но я поняла это только потом, позже, когда поднималась к себе, полумертвая, оступаясь на каждой ступеньке. Повезло, что я женщина.