Вот идет снег…
Шрифт:
…Свет не горел. Только глухие, веселые голоса из-за соседних стен. Словно шаткое пламя свечи, задуваемой ветром, — надежда: «Может, она там? А может, дома, но легла спать?»
— Валюша! — тихо зовет он и включает свет. Стоя
«Уехала. Грозилась, что уедет», — четко, как удары метронома, фиксируется в сознании.
Невидимый вихрь прокружился по комнате. Все это было без него. А ему остались только следы разрушений. «Эх, Валька, Валька…»
Не снимая куртки, подходит он к окну и долго стоит там, где всегда стояла она, когда провожала его. За окном черная ночь, и кто-то другой, взъерошенный и незнакомый, смотрит на него с улицы из-за двойных оконных рам. И еще черная елка. Такая маленькая, тихая елка, которой не суждено встретить свой первый и последний сверкающий бал в лейтенантской квартире.
Он садится на диван и, сжав челюсти, долго сидит так, одетый во все рабочее, пахнущее соляркой и бензином. Вечные запахи крутой мужской работы и беспокойства…
Щелкает дверной замок… Еще раз. Кто еще может открывать его?
Игорь вскакивает, бросается в прихожую. В дверях — она. По-детски, зубами, стягивает узорную голубую варежку… А глаза, черные блестящие глаза, сердитые и… добрые. Конечно добрые!
— Валька! — кричит он и сгребает ее в охапку. — Ты куда пропала? И как ледышка.
— Не могла я сидеть дома… На улице так хорошо, только холодно стало… А ты промчался на своей машине как бешеный. Я кричала, кричала… Может, теперь простыла…
— Валька ты моя, Валька! — смеется он и целует ее в холодные послушные губы.
Потом она скажет ему главное, и он ошалеет от радости. Он притащит с балкона елку, они будут наряжать ее, а на рассвете выпьют янтарное новогоднее вино за свое счастье.
Игорь быстро захмелеет, и покажется ему лейтенантская жизнь удивительно простой. И наобещает он жене «златые горы»:
— Завтра же поедем в город. Мы отпразднуем это в самом хорошем ресторане. Мы купим маленькую детскую кроватку. Ему, Валюшка, ему!
— Да, милый. Да!
А утром… Утром снова шел снег.