Вот пришел папаша Зю...

Лактионова Елена Георгиевна

– Ну... если за заслуги, тогда ещё ближе пододвинут...
– удручённо проговорил Борис Николаевич.

– Но как мы так жить будем?
– недовольно спросил Борис-младший.

– А как все живут, так и мы будем!
– отрезала вдруг Татьяна. Трудности, так же как и отца в политике, её мобилизовали.
– Начинаем новую трудовую жизнь простого советского человека!

Алексей деловито распоряжался относительно вносимой грузчиками мебели и вещей, и вскоре спортзал стал похож на склад мебельного магазина, где

волею случая приютились беженцы.

– Как же мы будем все в одной комнате?
– растерянно спросила Наина Иосифовна.

– Можно перегородки как-нибудь поставить, - предложила Татьяна.
– Гений Иванович, - обратилась она к Безмозглому, - вы не могли бы нам соорудить что-нибудь наподобие перегородок?

– О чём речь, Татьяна Борисовна! Сбацаем!
– охотно откликнулся Генька.
– Из чего?

Все вещи и мебель уже были внесены, но два больших шкафа оказались лишними для этой комнаты и стояли в коридоре.

– Вот из них и делай!
– ткнул пальцем в шкафы Борис Николаевич.

– Боря...
– заикнулась было Наина Иосифовна. Но супруг так грозно зыркнул на неё, что та сразу поняла всю суетность своего возражения.

– Сбацаем, президент!
– согласился Генька, с готовностью юркнув за инструментами.

«Вот такие и революцию в семнадцатом сбацали, - подумал Борис Николаевич.
– А чтоб их, всех этих гениев безмозглых...»

– Пилю-стругаю, ЭВМ починяю!
– появился с инструментами Генька и с радостью набросился на президентские шкафы.
– Как комнату делить будем?
– живо поинтересовался он.

– На три части, наверное, - предположила Татьяна.
– Часть папе с мамой, часть нам с Лёшей, и детская.

– Резон!
– согласился Генька.
– Три ж окна, значит, каждому по окну.

– Ма, у меня что же не будет своей комнаты?
– недовольно спросил Борис-младший.
– Я что, вместе с Глебкой жить буду? Мне заниматься надо, он мне будет мешать!

– Не боись, я и тебе отдельный кабинет сбацаю, - подмигнул Борису Генька.

– А окно?

– Поделим!

Скоро, где мебелью, где досками от разобранных шкафов вся пятидесятичетырёхметровая комната была разгорожена на две больших и две маленьких комнаты. До потолка перегородки не доходили на добрый метр - не хватило материала.

– Шик-блеск!
– воскликнул Генька, восседая на секции финской стенки и любуясь своей работой.
– Имеете четырёхкомнатную квартиру, чего вам?

– Да уж...
– тяжело вздохнула Татьяна.

– Ничего, - постаралась утешить семью Наина Иосифовна и обратилась к мужу: - Боря, ты вспомни своё детство: вы жили вшестером в одной комнатушке вместе с козой и спали на полу, прижавшись друг к дружке!

– Так это ж какие годы-то были!
– возразил Борис Николаевич.
– Это что получается - от чего ушёл, к тому и пришёл? Ради чего я работал? За что я боролся

столько лет?! Эх!
– в сердцах сказал Борис Николаевич и вышел, резко хлопнув дверью.

– Мам, не напоминай ты ему лишний раз, - попросила Татьяна.
– Ты видишь, в каком он состоянии.

– Я же хотела его как-то поддержать...

– Пойдём лучше на кухню.

Женщины отправились разбирать коробки с посудой.

Вскоре на кухню вышел Борис Николаевич и смущенно обратился к соседям:

– А... стульчака в туалете у вас, что ли, не полагается?

– Стульчак, милый, у нас у каждого свой, - пропела Ниловна.
– Идешь в сортир - неси свой стульчак. Сделал свое дело - уноси его к себе.

– М-да...

– А как же! Я однажды оставила свой стульчак, так на него какая-то образина ногами взграбасталась, - пожаловалась Ниловна и выразительно посмотрела на Софокла.

Софокл втянул голову в плечи и стал смотреть в окно.

– А мы и не прихватили своего стульчака, - растеряно проговорила Наина Иосифовна.

– У вас, небось, на прежней квартире голубой унитаз был, и стульчак в цветочек, - зло предположила Серёгина.

– И гирька на золотой цепочке!
– заржал Софокл.

– Отстал ты от жизни, Софка!
– ухмыльнулся Вовчик Железо.
– Это у тебя в одном месте гирька подвешена. А на современных горшках нажимаешь кнопочку - и будьте-нате. Ты, Софка, хоть в магазин сходи, посмотри.

– С его рожей в магазин-то не пустят, - заметила Харита Игнатьевна.
– Он же обязательно сопрёт что-нибудь.

– Не, я раз в помойке журнал с картинками нашёл, - миролюбиво сказал Софокл, пропустив мимо ушей замечание относительно его рожи, - а там в квартире красотища такая...

– Ты, Софокл, красотищу только на картинках и можешь увидеть, - заметила Харита Игнатьевна.

– Софокл - это тебя в честь философа древнего назвали что ли?
– спросил Борис Николаевич.

– Папа, философом был Сократ, - поправила отца Татьяна.
– А Софокл - драматург.

– Ну ты... ладно... того...
– рассердился Борис Николаевич.
– Что ж ты меня при людях позоришь? Умная больно, понимаешь...
– Борис Николаевич с досадой повернулся и вышел из кухни.

Наина Иосифовна укоризненно посмотрела на дочь.

В суматохе не сразу обнаружилось, что пропал маленький Глебушка. Обшарили всю комнату - вернее, все своих четыре комнаты, обследовали тюки и коробки - мальчика нигде не было. Татьяна набросилась на старшего сына:

– Боря! Ты же взрослый человек! Почему ты не уследил за братом?

Борис, увлечённо обустраивавшийся в своём «кабинете», величественно повернулся к матери и произнёс библейски: