Вот пришел папаша Зю…
Шрифт:
— Ну-у, поспокойнее — это не для меня, — сказал Ёлкин. — Не больно-то люблю я это спокойствие. Рыбалочку разве что.
— На рыбалку и я согласен! — пришёл к консенсусу Михаил Сергеевич. — А от политики — честно скажу, Борис Николаевич, я устал.
Последнее признание Михаила Сергеевича было вызвано тем обстоятельством, что ему вернули его заявление о приёме в КПРФ из первичной организации, куда он обратился по совету Зюзюкина.
В знак исторического Примирения Михаил Сергеевич подарил Ёлкину замечательную гавайскую удочку, а Борис Николаевич сначала
Эх, яблочко, куда ты котишься?
На следующий же день, чтобы отметить своё Великое Примирение, Ёлкин и Гробачёв решили вместе отправиться на рыбалку. Софку с собой не взяли: место, где можно разживиться червями — под кирпичами, обрамляющими дворовую клумбу — Борис Николаевич давно проведал сам.
Один был крепкий уговор у экс-президентов: ни слова о политике! О чём угодно — о погоде, рыбной ловле, жёнах и родственниках, но только не о политике. И слово своё оба держали.
Такого сухого тёплого октября, как в этом году, в Москве давно не было. Голубое небо плескалось в Москве-реке, и жёлто-красные листья цеплялись за поплавки. Михаила Сергеевича Раиса Максимовна заставила надеть шляпу, а непокрытую шевелюру Бориса Николаевича, такую же серебристую, как сверкающие на солнце рыбёшки, трепал лёгкий ветерок.
На обратном пути, проходя мимо пивного ларька, оба экс-президента переглянулись и молча, будто по команде, направились к нему.
— Я угощаю, Борис Николаевич, — Михаил Сергеевич жестом остановил Ёлкина, полезшего было в карман.
— Ну чё, у меня денег что ли, нету, — самолюбиво сказал Борис Николаевич. Хотя деньги на карманные расходы ему выделяла Татьяна из скудного семейного бюджета, основанного в основном от продажи утюгов. — На кружку пива уж найду мелочишко.
— Сделай одолжение, Борис Николаевич, — попросил Гробачёв. — Позволь мне тебя угостить пивком.
— Ладно уж, — нехотя согласился Борис Николаевич, решив в самое ближайшее время перещеголять друга в угощении.
Когда Михаил Сергеевич принёс две кружки пенистого пива, и друзья сделали по паре глотков, Борис Николаевич вдруг подозрительно покосился на Гробачёва:
— А откуда это у тебя, Михаил Сергеевич, деньжонки водятся? Может, тебе персональную пенсию не задерживают?
— Это вопрос политический, Борис Николаевич, — уклонился от коварного вопроса Гробачёв, слизывая с верхней губы пенку. — А на политические темы — у нас уговор.
— Политический, так политический, — не стал возражать Ёлкин. — А я думал, что экономический.
Оба снова отхлебнули из кружек.
— Эх, тараночки к пивку не помешало бы, — мечтательно произнёс Ёлкин.
— Или солёных креветок, — добавил Гробачёв.
— Михаил Сергеич, Борис Николаич! — окликнул вдруг дружков знакомый голос.
Оба обернулись. Через два столика от них не спеша потягивал пивко бывший московский мэр, теперь временно исполняющий обязанности городничего до новых, коммунистических выборов, Юрий Михайлович Лужников. Он был в неизменной кепочке, неприметный, без свиты, ничуть не отличаясь от толпящегося здесь люду.
— Сделайте одолжение, — пригласил он жестом экс-президентов. — Тараночки к пивку не желаете ли?
Вообще-то с Лужниковым они прежде не больно-то якшались, да чего уж вспоминать… Теперь все равны, все опять — товарищи. К тому же тараночки хочется…
Гробачёв с Ёлкиным переглянулись и, захватив свои кружки, пересели к Юрию Михайловичу. Тот достал из внутреннего кармана куртки две жирные тарани и щедрым жестом бросил на стол:
— Угощайтесь! Свою-то не скоро насушите, — кивнул он на небогатый экс-президентский улов. — На что берёт?
Разговор пошёл исключительно о рыбалке, где, что и на что ловиться, где продаётся хороший мотыль, и что лучше идёт на мормышку.
Взяли ещё по кружке пива.
— Эх, Борис Николаевич, Михаил Сергеевич, — совсем раздобрел Юрий Михайлович, — я ведь такие места в Подмосковье знаю! У меня и лодка есть. Давайте как-нибудь махнём с ночёвкой на вечерний и утрешний клёв, а? Палатку возьмём, примус, ухи наварим.
— Замётано! — авторитетно сказал Гробачёв.
— Молоток! Предложение принимается, — согласился Ёлкин.
— Только чур: ни слова о политике! — поднял палец Лужников.
— О политике — ни слова, — согласился Ёлкин, заметно соловея.
— Вот что я вам скажу, — глубокомысленно изрёк Гробачёв, обсасывая тараньин хвост, — а зачем вообще эта политика? Лично мне она надоела. Это моё такое мнение. Надоела — и всё.
— Мы с Михаилом Сергеевичем решили уйти из большой политики, — выдал Борис Николаевич, обмакнув в остатки пива спинку тарани.
— Насовсем, — согласился Гробачёв, швырнув на стол обглоданный хвост.
— На рыбалку! — воскликнул Ёлкин, облизывая пиво со спинки.
— За грибами! — поддержал его Гробачёв и заглянул в пустую кружку.
— Мужики, не пора ли нам это дело отлить? — внёс серьёзное предложение Лужников, тяжёлым взглядом шаря по сторонам. — Вон там, за углом.
Троица с трудом поднялась из-за столика и гуськом, держась за попадающиеся на своём пути стулья и чьи-то плечи, прошествовала за угол.
— Мужики, предупреждаю: туалет платный, пятьдесят копеек с носа, — разъяснил и. о. городничего Лужников.
— Обдираловка! — возмутился Гробачёв.
— У, сатрап! — Ёлкин поднёс к носу Лужникова тяжелый кулак. — Ты мне брось свой дикий капитализм, понимаешь.
— Ни слова о политике! — напомнил Гробачёв.
— Пусть этот буржуй свою нужду за пятьдесят копеек справляет, — обиделся Ёлкин. — А мы, простой народ, понимаешь, и забесплатно отольём.
Борис Николаевич направился к ближайшим кустам. Михаил Сергеевич последовал за ним. Юрию Михайловичу, чтобы не отстать от вновьприобретённых друзей ничего не осталось, как, поглубже надвинув на лоб кепку и озираясь по сторонам, пересечь границу осеннего скверика. Но как только он раздвинул кусты, глазам его представилась любопытная картина.