Вот пришел папаша Зю…
Шрифт:
— Шампанского, — подсказала Татьяна.
— Ну! Она у меня «интиллиго» заделалась. Одно слово — баба!
— Так мы ж привезли, Генька! — сказал Борис Николаевич. — Как ты просил, четыре ящика.
Генька пьяно раскачивался за столом, обхватив пятернёй стакан с перваком.
— А не поеду я никуда! — вдруг заявил он. — Чего мне? Мне и здесь хорошо. Лето да сентябрь на рыбалку ходил. Такие лещи здесь, Борис Николаич, я вам доложу! — оживился Генька. — Во! — он вытянул вперёд руку со стаканом, расплескав самогон, а другой показал
— О! Поняли? «Лучше места даже не ищи», — и Генька, допив остатки из своего стакана, смачно захрустел огурцом.
У Татьяны упало сердце. Борис Николаевич тяжело исподлобья смотрел на Геньку. «Это плохой признак», — непроизвольно отметила Татьяна, стрельнув глазом на отца.
И действительно, Борис Николаевич вдруг поднялся из-за стола, едва не смахнув с него всю посуду — огромный, как медведь, и схватил щуплого Геньку в охапку.
— Да ты… ты… понимаешь, что ты натворил, гад… Да я тебя… Башку оторву…
— Папа, успокойся, я тебя очень прошу! — насторожилась Татьяна, зная нрав отца.
— Отрывайте, — вдруг покорно согласился Генька, болтаясь тряпочкой в руках Ёлкина. — Я себе другую соображу. Ещё лучше прежней будет, — и пьяно заржал.
— Папа, оставь его, — попросила Татьяна. — Ты же видишь, он пьяный. Пусть протрезвеет, тогда и поговорим.
— Не протрезвеет он тут! — рявкнул Борис Николаевич, швырнув Геньку обратно на место.
К столу подплыла Арина Родионовна, неся полную кружку зелья.
— Ну вот, гости дорогие, — ласково пропела она. — Отведайте свеженькую.
— Спасибо, мы не будем, — сказала Татьяна и сурово посмотрела на отца.
Тот отвёл взгляд.
— А я так люблю выпить, грешница, — пела ладная старушка. — А вы, я извиняюсь, кто ж Геньке будете?
— Научные руководители, — ответила Татьяна.
— У-у, то-то я смотрю, строгие, больно. Вы его не шибко журите-то: он мужик башковитый.
— Сами знаем, — буркнул Борис Николаевич. — Да толку от его башки не много.
— Что ж вы не пьёте, голуби мои? — снова обратилась к гостям Арина Родионовна.
— Завязали, — строго сказала Татьяна и со значением посмотрела на отца.
Борис Николаевич, виновато глянув на дочь, сказал, будто просительно:
— Ну разве одну рюмочку только, — и тут же опрокинул содержимое двухсотграммовой «рюмочки» в рот.
— Пап, выйди-ка на минутку, пожалуйста, — мигнула Татьяна отцу, подождав, пока тот закусит. — Разговор есть.
Борис Николаевич нехотя поднялся, с сожалением осмотрев стол, и вышел в сени.
— Папа, что делать будем? — Татьяна постаралась направить интерес отца в другую сторону. — Оставлять шампанское здесь опасно.
— Он шампанское-то не пьёт, — успокоил её Борис Николаевич.
— Сам не пьёт, да пропить может. Где мы ещё столько достанем? Да и с ним самим что-то делать надо.
— Да-а… — Борис Николаевич почесал в затылке. — Может, это… я Ваську, телохранителя своего, перевербую? А чё? Зашлём его сюда, пусть Гения нашего обрабатывает.
— А что мы ему скажем? Выдадим тайну? Это опасно: можно вообще лишиться всего.
— Это верно. А ты что предлагаешь?
Татьяна соображала, просчитывая ходы. Недаром она математик.
— Во-первых, нужно срочно выводить его из запоя. Для этого приставить к нему кого-нибудь из наших, из посвящённых. Лучше всего — Валю Юнашева. Бросить на это мероприятие все наши силы и денежные средства — это во-вторых. От этого Геньки зависит теперь всё: и наши судьбы и судьба России.
— Ну ты голова, понимаешь, — восхитился дочерью Ёлкин, еще раз пожалев, что Танюха не мужик. — Да я и сам так думал, — маленько схитрил он.
Спустились в погребок. Больше половины его занимала SОНЬКА, в одном месте раскуроченная и зияющая пустотой.
— «Один из блоков он изъял», — передразнил Геньку Борис Николаевич, кивнув на пустое место в машине. — Её бы не пропил. Это наш последний шанс, понимаешь.
— Понимаю, — вздохнула Татьяна.
В погребок перетащили коробки с шампанским и, как могли, спрятали, накрыв сверху соломой и пустыми мешками из-под картошки.
На прощание вернулись в избу. Но прощаться было не с кем: Генька обвёл вошедших мутным взглядом и рухнул головой между мисками с картошкой и огурцами. Арина Родионовна суетилась возле аппарата.
— Эх… — сказали одновременно Борис Николаевич и Татьяна.
Махнув рукой, они укатили в город.
Выпьем с горя. Где же кружка?
На следующий день Татьяна выудила Валентина Юнашева из редакции заводской многотиражки — единственное место, куда журналист Юнашев смог устроиться, — отозвала в сторонку и выпалила с ходу:
— Валя, Отечество в опасности!
И рассказала суть дела.
— Понял! — сказал Юнашев.
Он с удовольствием уволился из газеты, где ему приходилось писать, подыхая от скуки, репортажи из горячих цехов, и поселился у Арины Родионовны.
— А-а, ещё один научный руководитель явился! — встретил его Генька со стаканом в руке в жарко натопленной избе с теми же декорациями и теми же действующими лицами. — Тоже обрабатывать меня будешь?
— Гений Иванович, — начал Валентин Борисович, ещё не решив, какую стратегию и тактику применить к своему подопечному, — вам известно о том, что вышел указ Зюзюкина об уголовной ответственности за самогоноварение?
— А ты что же, сдать меня собираешься?
— Разумеется, нет. Я приехал предупредить.