Вой лишенного или Разорвать кольцо судьбы
Шрифт:
— Слышишь меня? — в голосе Антаргина зазвучала сталь, и в комнате вновь повеяло холодом.
— Да, — калерат кивнул, и ящер исчез в сероватой дымке. — Но ты все же ответь, — потребовал мужчина. — Кто потерял контроль?
— Никто, пока вы не появились, — отмахнулся Перворожденный и указал собирателям на дверь. — Я вас не звал. Оставьте нас.
— Нет, Антаргин. Я останусь, — не согласился Сальмир, отрицательно покачав головой. — Он, — взгляд мужчины остановился на Лутарге, — не владеет собой, и ты это знаешь, поэтому будет лучше…
— Если ты выйдешь, не проверяя
Голос Антаргина понизился до шепота, но этот шепот был настолько пронзителен и глубок, что на глазах удивленного Лутарга, каратели попятились к двери. Молодой человек, и так выбитый из колеи недавними событиями, только и смог, что покачать головой, абсолютно перестав понимать, что тут творится, причем с его непосредственным участием.
Казалось, что мир вокруг катится с высокой горы, сметая все на своем пути и не имея сил остановиться, даже зацепившись за выступ, а сам Лутарг находится в центре этого разрушающего, губительного потока.
— Что вы такое? — сорвалось с губ молодого человека, как только шисгарцы оставили его наедине с отцом. — И я тоже?
— Тресаиры, — отозвался Антаргин. — Мы тресаиры — рожденные с духом. Большая пятнистая кошка, которую ты видел — рьястор. Дух повелитель стихий. Самый сильный из всех, — голос мужчины звучал устало и с долей обреченности. — И он живет в нас с тобой.
— В нас? — это был даже не вопрос, а озвученное вслух недопонимание.
Проследовав за Перворожденным к окну, Лутарг прислонился к стене, не сводя глаз с мужчины, облокотившегося на подоконник. Взгляд Антаргина был устремлен куда-то вдаль, словно мужчина пытался разглядеть скрытую за горной преградой линию горизонта, чтобы прогуляться по ее размытым воздушной дымкой очертаниям в легчайшей ласке.
Сейчас Лутарга мучил один вопрос. Как эта тварь, названная рьястором, может жить в ком-то, а уж тем более в нем, — молодой человек представить не мог. Не мог понять, как в его теле может помещаться нечто подобное, столь сильное и неудержимое? И почему, если оно все это время было в нем, то не появилось, когда Лутарг так нуждался в его защите?
— Это что, моя душа?
— Нет, не душа — дух. Дух стихий. Ты это он, он — ты, просто разные формы одного и того же.
— Но…
— Я знаю, это сложно понять, но ты должен попытаться, — перебил молодого человека Антаргин. — Я покажу тебе, возможно, тогда станет проще.
— Что покажешь?
— Нас, наш народ, тебя. Да просто все, что знаю сам.
— Ты говоришь загадками.
— Для тебя, да.
Антаргин отвернулся от окна и посмотрел на сына, стараясь не обращать внимания на незаданные вслух вопросы. Он был уверен, что Лутаргу это не понравится, так же, как не нравилось когда-то его деду и Лурасе. Никто не желал представать открытой книгой для другого, копающегося в душе, и уж тем более делиться самыми сокровенными мыслями, хотя сам Антаргин собирался позволить сыну сделать это с ним.
В такие моменты, как сейчас, Перворожденный и сам бы с радостью избавился от этой, дарованной рьястором, способности. Видеть, сквозь вспышки воспоминаний, во что превратилась жизнь его сына на той стороне, было почти непереносимо больно, словно он сам отдал его в лапы чудовищ, что измывались над мальчиком долгие годы. А еще страшнее было понимать, что единственные воспоминания о матери, что хранились в душе Лутарга — это образ на гобелене, и смутное, почти неуловимое ощущение тепла ее рук, когда-то обнимавших его.
— Что бы ты сейчас не увидел, не противься и не пытайся изменить, — предупредил молодого человека Антаргин. — Все это уже было, случилось и от твоего вмешательства не сможет стать другим. Просто смотри.
Лутарг кивнул, соглашаясь и попутно спрашивая себя: "О чем он говорит"? Но долго мучиться ему не пришлось, потому что Перворожденный, получив подтверждение, коснулся руки молодого человека, открывая тому доступ к вековой памяти рьястора.
Антаргин не представлял, что именно дух покажет им сейчас, но надеялся, что среди увиденного будет и то, что поможет Лутаргу разобраться. Сам он не знал, как объяснить. Слишком много всего необходимо было узнать его сыну и со многим предстояло примириться.
Перворожденный убеждал себя, что мальчик справится. Он верил в него. Хотел верить, что сын пойдет по тропе отца и защитит свой народ!
… Она осыпалась сверкающей пеной к его ногам, приказывая.
— Давай, Рьястор, ты должен разбудить его.
— Я не могу, не получается, — жалобно проныл мальчик, напрягаясь изо всех сил, чтобы призвать сидящего в нем духа.
— Сосредоточься, — велела она, кружа у его ног искрящейся рябью. — Ты сможешь, я уверена.
— Но, мама, он не слушает меня! — разозлившись, вскричал мальчишка и топнул ногой.
— Риана, Рьястор. Я уже говорила тебе, — поправила его женщина, вновь собравшись в покрытое капельками воды тело. — Зови меня Рианой.
— Да, Риана, — теперь уже расстроено повторил он.
Она, коснувшись рукой темных вьющихся волос мальчика, пробежалась пальцами по шелковистым прядям, чтобы убрать со лба непослушный локон, что вечно лез ему в глаза.
— Соберись и попробуй еще раз.
В ее голосе строгость неизменно соседствовала с нежностью, и он послушался, устремляясь внутрь себя, чтобы найти и вытащить на поверхность непослушного духа, упрямо играющего с ним с прятки. Призвав все свои силы, мальчик дотянулся до едва ощутимого кусочка себя самого, обвитого сияющими нитями энергии и тихонько потянул…
… Издевательский мужской смех заставил его сжать кулаки так, что полумесяцы от коротких ногтей отпечатались на коже багровыми следами. Как же он злил его! Все время злил, смеясь над тщетными усилиями, сводя его старания на нет.
"Я все могу", — повторил он для себя, прогоняя в памяти не раз исполненное задание, вынуждая сознание отрешиться от всего окружающего, замкнуться только в себе самом.
— А я говорил тебе, сестра, что помесь не даст результатов, — нарушая его сосредоточенность, заговорил мужчина. — Они ни на что не способны. Посмотри на него. Он слаб, и не в состоянии справиться с духом!