Войку, сын Тудора
Шрифт:
Лафетами Штефановой артиллерии служили массивные и тяжелые ящики, вырубленные из цельных дубовых стволов. В медных чревах небольших мангалов близ лафетов тлели уголья с воткнутыми в них железными прутьями, которыми запаливали порох.
— Здрав будь, государь, — сказал пан Иоганн. — Пусть господь дарует тебе победу!
— Здрав будь, государь! — не очень стройно, но истово подхватили артиллеристы, взмахнув в воздухе шапками и шлемами.
Протягивая руку для поцелуя подошедшим капитанам, Штефан обвел взоров воинов. Стоявшая без видимого порядка разношерстная толпа профессиональных солдат представляла собой между тем самостоятельную, немалую силу. Старый честный Германн не даром ручался за каждого из этих, набранных им лично бывалых вояк, в большинстве его сверстников, настоящих мастеров, получавших пятнадцать марок
— Надейся на нас, государь, — с сильным немецким акцентом ответил седобородый пушечный мастер. — Мы будем стрелять точно. В самый поганый паша, пусть разразит его громом господь бог.
— Хорошо сказал, Готлиб, — усмехнулся воевода. — Пусть же все палят по врагу так же метко, как стрелял ты под Красной, служа моему отцу.
— Да и ты, помнится, государь, неплохо рубился там саблей, — дружелюбно проворчал старик, но его слова потонули в новых приветствиях пушкарей и дворян.
Сев на коня, господарь спустился в лощину между артиллерийскими позициями. Здесь, перегораживая древний шлях, от холма к холму перед самым мостом стоял пятитысячный отряд секеев. Штефан медленно приблизился к недвижным рядам спешенных для боя суровых воинов. Справа от него ехал посланец венгерского короля и секейского графа рыцарь Фанци в вороненых доспехах офицера мадьярской гвардии. Слева — Костя-чашник, молдавский боярин, командовавший всеми силами заставного полка. Фанци остановился у левого фланга своих воинов. Штефан и пан Костя в молчании продолжали двигаться перед самыми рядами секеев, из которых в густом тумане было видно только по пять-шесть человек.
Было слышно лишь чавканье талого снега под копытами двух боевых коней. И в безмолвии воинов и полководца звучал еще давний, поколениями продолжавшийся разговор соседей. Штефан задумчиво всматривался в мужественные лица потомственных хранителей семиградских границ. Не зная, кто они, можно было легко принять их за его собственных людей. Такие же усатые, жилистые здоровяки в простецкой одежде, с копьями и луками, топорами и палицами, саблями и щитами из плетеной лозы, покрытыми толстой кожей, иногда — куском медвежьей или турьей шкуры. Под густыми бровями поблескивали спокойные глаза, серые или карие, и только изредка у старших можно было увидеть внезапно вспыхнувшее при виде двух знакомцев застарелое недоверие. Некоторые секеи были лучше вооружены, у некоторых из под грубых крестьянских бурок блестела чешуя кольчуги и даже стальные пластины наборного доспеха. Но статью, застывшими в грозном ожидании чертами — всем были схожи с хозяевами воинственные гости Земли Молдавской. И вправду, они ведь прискакали с гор, с которых три века назад тоже спустились предки Штефана и его народа.
— Я знаю тебя, войник, — сказал Штефан, остановив коня перед кряжистым смуглым горцем с длинным лицом, до того иссеченным шрамами, что оно казалось нарочно покрытым узором, каким деревенские гончары украшают кувшины. — Где мы с тобой встречались?
— Под Дьердем, князь, — с усмешкой ответил секей, снимая мохнатую шапку-шлем. — Этот рубец, — он ткнул пальцем в темный шрам над левым усом, — твоя государева памятка.
Господарь вспомнил один из набегов на секейщину, когда он охотился на укрывавшегося в Семиградье убийцу своего отца, собственного дядю Арона. Сжигая городки и села, отряд чуть было не настиг Каина-воеводу. Помешала, внезапно навалившись из-за горы, чета секеев, сущих дьяволов, среди которых был и этот многократно меченный молодец.
— Значит, свиделись, — улыбнулся воевода. — Не держишь, стало быть, зла?
— К чему, государь? — горец странно усмехнулся. — Ты свое дело делал, мы — свое. С соседом случается и подраться, но ежели у него — пожар, можно ли не поспешить на помощь?
— А погасили огонь, — опять друг друга за грудки? — подмигнул ему Штефан.
— Только не мы, государь, — с той же усмешкой промолвил семиградский воин, кивнув в сторону своих товарищей. — Мы дали клятву: кто покажет спину — тому от своих же смерть. Мы с тобой уже не соседи, а земляки: всем, наверно, оставаться в твоей земле.
Сердце сурового воеводы дрогнуло. Штефан снял с шеи золотой крест и надел его на шею былого противника.
— Спасибо, друг. И всем вам, друзья, спасибо. Бог милостив, еще встретимся, да на братском пиру, не в сече.
Оставив пана Костю внизу, воевода осмотрел пушки на второй возвышенности у дороги, а затем поднялся на длинный лесистый холм, где собрались главные силы его небольшой армии. Наверху туман был реже. Штефан объехал боевые порядки польских витязей, поставленных ближе к шляху, — резерв расположившегося ниже заставного полка. Потом повернул коня к собственному войску.
Серо-бурые, под стать древесной коре, молдавские отряды стояли в лесу, враги не могли их увидеть, даже если бы рассеялся туман. В естественной маскировке простого платья воины совсем растворились за кустарниками опушки, но князь видел их хорошо, ибо сам указал накануне место каждому стягу. Затаились городские четы, возглавленные пыркэлабами и капитанами гарнизонов. Нетерпеливо переминались боярские четы, набранные владетелями поместий из числа их холопов. И ждали своего часа, сжимая оружие, бойцы крестьянских полков.
Штефан знал, где они теперь, словно мог разглядеть каждого в лесу и тумане — от главной заставы на пути Гадымба, где за секеями стояли мадьяры, до дальнего склона, куда он отправил два замыкающих полка из лучших воинов.
Рядом с ним были стойкие в бою, хотя и малоповоротливые соединения горожан, прибывшие из Сучавы, Орхея, Белгорода, Тигины, Васлуя, Романа, Кымпулунга, Килии. На свой счет снарядившиеся, по собственной воле выступившие жители его городов; наемные отряды на бешляг они отправили еще раньше и теперь явились сами — неуклюжие, преданные, готовые к любой жертве. Гонимые на землях дедов своих за веру свою или племя, либо просто в поисках счастья, эти люди, при Штефане или его предшественниках, поселились на Молдове, где их не спрашивали, ни кто они, ни какому богу молятся. И вот пришли защищать свое общее гостеприимное убежище от опасности.
Позади них стояли гынсары. Самая храбрая часть городской голытьбы да вышедшие из лесных убежищ отчаянные лотры, грабители с больших дорог. Война несла прощение этим висельникам, а с ним — возможность пограбить, на сей раз — врага. Гынсары, под крепким надзором княжьих капитанов, были добрыми бойцами в чужой земле, во время набегов, но худшей частью войска, когда надо было защищать страну. Вот и поставил их ныне господарь позади мирных, но честных своих воинов-горожан.
Левее, в небольшой седловине на гребне высоты, было место липканцев — жителей татарских сел, оставшихся на Молдове со времен владычества чингисидов. Часть их занялась хлебопашеством и разводила сады, но многие сохранили кочевые обычаи и пасли по пустынным долинам вдоль Днестра стада овец и табуны коней. Немногие крестились, большинство осталось верным исламу. Но татары поклялись ему в верности, и Штефан знал, что эту клятву они сдержат.
В центре воевода поставил главную надежду своей земли — воинов крестьян, которыми, по обычаю, командовал великий ворник Верхней земли, вельможный пан Гоян. Впереди выстроились воины-пахари боярских и монастырских сел. Каждое выставило чету во главе с опытным сотником. Несколько таких чет вливались в отряд, ведомый окольничьим капитаном, несколько отрядов — в полк во главе с капитаном государевым, в иных землях звавшимся полковником. Орхейские селяне, знаменитые лучники, имели свой полк, тигинские и сорокские — тоже, крестьяне северных уездов прибыли под командованием одного из пыркэлабов Хотина и тоже стояли отдельным полком. Некоторые из сохранивших до сих пор свободу землячеств порубежных воинов-крестьян просились под начало земляков-бояр, если те славились умом и храбростью, хотя и не ладили с ними в мирные дни. Другие били челом господарю — чтобы князь дал им командиров из их же чет. Орхейцы, к примеру, встали под стяг вельможного пана Гангура, их соседи тигечцы с гордостью подчинялись капитану Занче, прилежному землепашцу и хранителю рубежа. Войники-крестьяне прибыли верхом. Но для боя спешились и отвели лошадей в лес.