Война 2011. Против НАТО.
Шрифт:
– Майна! Вира!
6. Неуставные примочки
Дежурящий на КПП солдат не нравится танкисту Первушину категорически. Точнее, солдат может быть и ничего, но выглядит… Под глазом ссадина, по виду довольно свежая,
10
язык (укр.)
– Ты б уж лучше на русском, – чешет подбородок Первушин.
– А что, можно, пан старший лейтенант? – страшно удивленно и очень тихо произносит рядовой, и впервые поднимает взгляд на Первушина.
– То, что не запрещено, то – разрешено, – сообщает Первушин неизвестно где слышанную когда-то фразу. Губа у горе-солдатика и вправду припухшая.
– Весело у вас тут да, боец… Как фамилия-то, не расслышал я как-то.
– Рядовый Еремин, пан старший лейтенант.
– Ты откуда будешь, боец Еремин?
– Так это… Из… З Луганську.
– С Луганска? А… Но с русским у тебя тяжело, да?
В это время из-за ближнего деревянного сарая, крашенного последний раз примерно в год разоблачения культа личности, вываливает какой-то детина в форме. Басит он достаточно громко:
– Эй, Еря! Що там такє?! Ти альбом доколюровав? [11]
Антон Первушин поворачивается на голос и смотрит прищурившись.
– Сюда подрулите, младший сержант.
– Що таке? – спрашивает тот довольно громко, но с приличной дистанции.
11
– Что там такое? Ты альбом докрасил? (укр.)
– Младший сержант! Ко мне! – рявкает Первушин.
Детина мнется. Он в тридцати шагах и в голове происходят некоторые процессы.
– Мне повторить или подойти? – интересуется старший лейтенант.
Детина все же решает, что подойти к этому оборзевшему чужаку в черной робе все равно надо. Может он даже и офицер, но напялил на себя какую-то хрень. Заодно и выяснится, чего он тут делает на КПП. Движется сержант вперевалочку. Вблизи оказывается, что у чужого и вправду офицерские погоны: звездочки блеклые, зеленые, на танковой спецовке сразу и не разглядишь.
– Младший сєржант Коломіець прибув! – сообщает детина. Смотрит нагло, мол: «Чего ты приперся?».
– Старший лєйтенант Первушин! – сообщает Первушин тоже переходя на мову, но тут же выруливая обратно на русский. – Чого рахсрыстанный, сержант? Пуговички-то застегните на вороте.
– Що таке? – кривится младший сержант Коломиец. – Я – що – днювальний? [12]
– Поубавил бы ты тон, а младшой, – подмигивает ему Первушин.
– Да ні, пан лейтенант, я не зрозумів, що я молодий, чи… [13] – он насмехается над этим пришлым оборзевшим офицериком каких-то чужих, вроде бы танковых – судя по петлицам – войск. Все еще стоящий рядом рядовой по КПП Еремин бледен как полотно. В самом деле, старший лейтенант Первушин росточком не слишком вышел, как и положено танкисту, Коломиец же, где-то метр восемьдесят два, и достаточно упитан. Короче…
12
– Что такое?... Я – что – дневальный? (укр.)
13
– Да нет, пан лейтенант, я не понял, что я молодой, или... (укр.)
Антон Первушин переходит из статики в подвижность
Вообще-то раньше, в годы тоталитаризма и отсутствия демократии, когда спортивные секции были доступны всем юношам забесплатно, такое называлось «бросок через бедро». Ноги младшего сержанта взлетают куда-то выше головы, и вот уже сам он со всей дури грохается на… Благо не бетонную плиту, а вытоптанную землицу. Падение на спину плашмя штука страшно неприятная: весь воздух из легких выталкивается с уханьем. Возможно, он маскирует перелом ребер. Однако это еще не весь цирк. Теперь откуда-то сверху – по ударному давлению, подозревается, что приблизительно с крыши того самого сарая – на грудную клетку Коломийца сваливается неожиданно страшно тяжелый, да еще и ужасно твердый, старший лейтенант Первушин.
Его прищуренные глаза фокусируются совсем в щелки. Младший сержант Коломиец закрывает собственные в ужасе, ибо ожидает… ударов так, двадцать-тридцать по лицу с близкой дистанции. Восстановление дыхания – дело бесполезное. Именно поэтому он не может вымолвить ни единого слова, дабы простить пощады хоть как, пусть даже на «клятій москальскої мові».
Но товарищ первый коммунист – Христос – милостив. Откуда-то доносится чей-то беспокойный голос:
– Первушин, что там стряслось?
– Да вот, – мигом, как ни в чем не бывало, вскакивает Первушин, расправляя черную робу, – солдатик свалился, пан подполковник. Жарища ж, солнышко припекло и вот. Думаю, дышит – не дышит?
– И как? – подполковник Корташов тоже пересекает КПП и оказывается на территории объекта. Все еще приоткрывший рот рядовой Еремин опомнился и спешно отдает честь.
– Вольно, казак, – кивает ему Владимир Иванович.
В это время здоровяк Коломиец уже несколько отдышался, он поднимается. Видит знакомые, идентичные со своими, авиационные петлицы, и две крупные звезды на погоне.
– Что болит, казачек? – голос у Корташова отеческий донельзя. Коломиец счастлив до слез.
– Вони… ото, пане полковнику… – младший сержант интуитивно отодвигается подальше от Первушины. – Вони б’ють. [14]
14
– Они... это, пан полковник... Они бьют. (укр.) (в украинском "и" читается как "ы")
– Кто ж воны? – интересуется Корташев, как добрая старенькая медсестра аттестиирующая детскому доктору на амбулаторном приеме.
– Вони, – косится на Первушина Коломиец и несмело тычет пальцем. – Б’ють, дуже [15] б’ють.
– Бьють? – переспрашивает Владимир Иванович. – Ну-кс, піди сюди.
Он манит большого Коломийца несколько в сторону. Младший сержант донельзя рад отодвинуться подальше от маленького тарантула Первушина.
– Б’ють нізащо, – сообщает он подполковнику. – Нічого не зробив, а б’ють. [16]
15
сильно (укр.)
16
– Бьют ни за что... Ничего не сделал, а бьют. (укр.)
– Бьють? – голосом добрейшей нянечки снова переспрашивает командир «первого» дивизиона, и вдруг несколько меняет ноту. – А чого ж ты расхрыстанан до пупа, а, воин?
Младший сержант ПВО теряется:
– Вони ж б’ють, – повторяет он несмело.
– Чего расхрыстан до пупа?! – цедит Корташов совсем другим тоном. Тут на его лицо словно рывком накладывается какая-то новая, зверская маска. Он делает быстрый удар правой без замаха и вскидывания, зато ловит сержанта на вдохе. Тот скрючивается – внезапные втык в солнечное сплетение это серьезное дело. Так можно и вообще укокошить. Однако Корташов прожил жизнь, он опытен.