Война богов

Парни Эварист

«Отличный план, мой сын! Его приемлю Идите же и заселяйте землю, Плодитесь там за совесть, не за страх! Пусть за монахом двинется монах Игнорантинцы, с ними — августинцы. И бернардинцы, и бенедиктинцы, И кармелиты, и картезианцы, И францисканцы, и доминиканцы, С тонзурою, простриженной кружком. И без нее; то бриты, то брадаты, Одни бедны, другие же богаты, В сандалиях и просто босиком Идите с ними, бывшие девицы, Да захватите четки, власяницы, Невесты перезрелые Христа, Воительницы храбрые креста! Итак, в земном живите вертограде И думайте о будущей награде!»

Такая речь эффект произвела, И Дух святой с улыбкой замечает: «Прекрасный стиль!

Он, видно, означает, Что впрок моя наука вам пошла».

Меж тем сатиров наших одевают: Упитанные плечи их и грудь Хламидой шерстяною покрывают, А чресла можно вервием стянуть. Но как обуть козлиное копыто, Которое при спешке позабыто? Стараются над ним и так, и сяк; Оно влезает, наконец, в башмак. Вот головной убор надет; пригоже! Завязан вмиг под подбородком он Еще черней разбойничьи их рожи, Закутанные в белый капюшон Затем они весьма непринужденно Подходят, чтоб на верность присягнуть. Христос, взглянув с улыбкой благосклонной, Им говорит: «Прощайте, добрый путь!» И ангелы щебечут: «Добрый путь!»

Панфер услышал: зазвучали трубы, И спохватился: время уходить. Поцеловав Марию крепко в губы, Тотчас же он во всю пустился прыть Из ангелов был кто-то недалеко; Лица любовника не различил, Но, сохранять секрет не дав зарока Тотчас его повсюду разгласил. Идет молва направо и налево, Из уст в уста рассказ передают. Вот зазвонили к утрене; все ждут, Чтоб из своих покоев вышла Дева. Она выходит поздно, и хранит Задумчивый, устало-томный вид: Спала она, должно быть, очень мало. «Кто ж фаворит? Кого она лобзала?» Все шепчутся... Да, кто же это был? Один Панфер, иль щеголь Гавриил, Иль голубок? Все трое, может статься, Но не супруг. Как тут не пошептаться?

ПЕСНЬ ПЯТАЯ

Прекрасные вакханки спаивают и соблазняют христианских святых, осаждающих Олимп.

Поучительный и скандальный спор.

Нечестие св. Карпа.

Св. Гвенолий совершает над вакханкой семь таинств.

Сумасбродные выходки блаженных, они попадают на Олимп.

Любовники, попавшие в фавор, Младые и седые волокиты! Привыкли вы злословить с давних пор, И непочтительны, и ядовиты, О дамах, благосклонных к вам, о всех, Кто угодил, к несчастью, в ваши сети, О тех, кто не попался, и о тех, С кем никогда не приключится грех. Не стыдно ль? Даже праведницы эти Для пересудов вам дают предлог... О род мужчин, о род неблагодарный И ветреный! Ужели столь коварно Свои права использовать ты мог? Красавицам расставил ты ловушки Соблазнов всевозможных; в ход пустил Заботливость, и лесть, и побрякушки, Чувствительные вздохи не забыл. Должны бороться женщины и с вами, И со своими нежными сердцами; И в слабости еще их упрекать Вы смеете, черня их без опаски... Вы подлы, злы! На сладостные ласки Кладете Вы бесчестия печать. Неблагодарно это и трусливо! Когда бы наделила слабый пол Природа силой Геркулеса — живо Язык ваш стал бы вежлив, а не зол. Презрение да будет вам уделом Заслуженным! Уверены, что месть За дерзости (их все не перечесть) Не поразит вас — походя, меж делом Вы нежный пол язвите все смелей, Хоть лести подливаете елей. Немилость женщин — вот вам наказанье. К ним проявлять умейте состраданье! Терпимее быть надо и скромней. Глаза на их ошибки закрывайте, Любовников секреты уважайте, И зависти не следует питать. Примеру тех святых не подражайте, Что вздумали (мне стыдно и писать) Насчет Марии языки чесать.

В то время как часть ангелов из рая На все лады твердила «Отче наш», Отправилась в разведку часть другая, И с ней такой произошел пассаж: В стене открылась дверца потайная... Схватились за оружье, и глядят: Идет дитя, и женщин с ним отряд. То был Амур, и с ним — толпа прекрасных Вакханок... Ждет героев западня: Ведь прелести жриц этих сладострастных Всех соблазнят, не одного меня

Святые все ж немного ободрились, Сомкнув ряды, пошли навстречу им. Противницам пленительным своим. Которые бежать не торопились. «Они совсем не ждут от нас обид», Рек Исраил. — «Мне нравятся богини». Заметил Иоанн. — «Их внешний вид Дает понять, что это — не княгини». «А что это в руках они несут?» «Какой-то жезл и гроздья винограда». «Должно быть, за припасами идут Красоточки; бояться их не надо». «Обвиты станы шкурами пантер». «А как мила игривость их манер». «Плутовочки увенчаны цветами». «Увидев их, забудешь голод, боль!» «Какие кудри! Черные как смоль, И ветерок их треплет за плечами». «А вот бежит ребенок... Белокур, Смазлив, пригож он; то, кажись, Амур». «Нет, это не сыночек Кифереи, Походит на сатира он скорее, Хоть с крылышками этот мальчуган». «А где повязка, лук его, колчан? Копытца-то, глядите! Сей ребенок, Чей взор нескромен, просто сатиренок». «Мне нравится он, впрочем, и такой Амуру он, наверно, брат родной».

Возможно, что педантам недовольным Сей разговор покажется фривольным. Известно: скромность воинам чужда... Должно быть, в полной праздности беда, Что к вольностям умы располагает. Не верят скромной доблести бойцы, Чье ухо быстро к брани привыкает И к грубостям. Ведь даже мудрецы, В их общество попав, довольно скоро Приобретут манеры мушкетера... Но речи воинов небесных сил Критиковать нам, людям, не пристало.

Вакханкам громко крикнул Исраил: «Остановитесь!» — «Ладно!» — отвечала Одна из них. — «Хотим мы знать, куда Спешите вы? Зачем пришли сюда?» «Мудрец сказал, что счастия основа Лишь на земле... На небе нам давно Наскучило; хотим на землю снова». «Однако здесь ходить запрещено. Мне огорчать вас, право, неприятно». «Хоть ваша речь, воитель, и строга, Но, видно, вы нисколько не брюзга. Ваш взгляд нежней, чем речи... Вероятно, За знатных дам вы приняли всех нас? Ошиблись вы, могу заверить вас. Ужель к гризеткам вы не снизойдете?» «Своим богам припасы вы несете, В ущерб нам, христианам». — «Нет, клянусь, Они — для нас! Ведь у бессмертных вкус Совсем иной, мы не таим секрета». «Действительно.. . Но разве кисть вот эта Владык спесивых ваших не прельстит?» «О, даже Ной такую не взрастит, Неправда ли?» — «Возможно». — «Не хотите ль Попробовать?» — «Спасибо, не хочу». «Отведайте, прошу вас, небожитель! Уже собратья ваши по мечу С подругами моими завтрак скромный Охотно делят». — «Ладно, я молчу, Давай! А виноград твой — не скоромный?» «О нет!» — «Моя признательность огромна Да, вкус отменный, что и говорить! Ты знаешь: путешествовал давно я По Сирии; в гостях бывал у Ноя, В его шалаш случалось заходить. Был чествуем я старым Авраамом, А также Лотом, в городе том самом, Чье имя оскорбляет красоту; Везде меня радушно принимали, Отборными плодами угощали... Когда-то гроздь я пробовал и ту, Которую посланцы Моисея Из ханаанских кущей принесли. Она была вкусна; твоя — вкуснее!»

Святые нахвалиться не могли. Они не ощущали беспокойства, Забыв гроздей магические свойства. Был Исраил немало удивлен: Покинуло его благоразумье, Шальное овладело им безумье... Как весел стал, словоохотлив он! Такой же грех с другими приключился: Все охмелели... Своего добился Не силою, а хитростью Амур; Успех велик был, даже чересчур. Блаженным он без всякого стесненья Коварные вопросы задавал, И про исход ночного приключенья Приапа и сатиров разузнал. Он отомстит: хоть мал он, да удал.

Как много их, жриц Бахуса задорных! Как томен взор очей их страстных, черных! Они ласкают взапуски святых, Их лысины венками украшают, И прямо в рот им гроздья выжимают; Нескромны все прикосновенья их. Остатки смысла здравого девались Неведомо куда у бедняков. Какие речи без обиняков, Какие тут «амини» расточались!

Пьянеет быстро всяк слуга Христов... Но кое-кто из старых ворчунов, Шалить и бедокурить неспособных (Амур к ним подступиться не дерзнул) Не может, видя с завистью разгул, От замечаний удержаться злобных.