Война богов

Парни Эварист

Кольнул Амур невидимой стрелой Бок скакуна; карьером тот пустился, И на земле внезапно очутился, Слетев с него, наш всадник молодой. Оправившись от первого испуга, Встает Таиса, вознося хвалу За то, что так мягка трава, упруга, И что господь не дал свершиться злу. Красавица впадала в заблужденье: Амур один причиной был спасенья, Дабы беду в дальнейшем отвратить, Два путника, подумавши немного, Одно седло решают разделить И вновь шажком пускаются в дорогу. Но исподволь свершает Купидон Свой замысел, и на ногах поджилки У Буцефала ослабляет он. Споткнулся конь, и без того не пылкий. Споткнулся вновь, усталостью разбит. Таиса (позади она сидела) В небрежности товарища винит И говорит: «Послушайте,

в чем дело? У вас совсем к узде вниманья нет! Попробуйте исполнить мой совет: Давайте, поменяемся местами Так будет лучше, убедитесь сами!»

Вот пересели; видят — Буцефал Тотчас же спотыкаться перестал. Таиса простодушная довольна, Но Элиному за ее спиной На крупе неудобно, и невольно, Чтоб отыскать опору, наш герой Ее груди касается рукой И спутницу в объятиях сжимает, И у обоих сердце замирает, Хоть чистота и обитает в нем. Да, нелегко святыми быть вдвоем! Влечет к мечтам такая позитура. И путники, по прихоти Амура, Во власть соблазна сразу же попав, В волненье сладком млели и мечтали И обо всем на свете забывали. Но крест, глазам нечаянно представ, Их помыслы внезапно очищает И набожность в сердца их возвращает. «Наш замысел похвален, Элином, В том спору нет; но мы с дороги сбились И роскошью чрезмерною прельстились. Мне кажется, отшельники верхом Не ездили; об этом я читала. Пешком идти нам более пристало». И продолжают путь они пешком.

Без отдыха идут они с часочек, Утомлены; увидели лесочек И думают: «Теперь мы отдохнем». Амур хитро расставил им ловушки: Там лег травы заманчивый ковер, Прохлада, тень, и у лесной опушки Ручей, струясь, увеселяет взор. С деревьев там свисают апельсины, И финики там зреют, и маслины, И ананас — сей ароматный плод, И смоквы рдеют, сладкие, как мед. Понравилось, конечно, это место Двум путникам — ведь их жара гнетет, И Элином, касаясь легким жестом Лба девушки, с него стирает пот. Нарвав плодов, принять в подарок просит; Она ко рту с улыбкой их подносит И, откусив, ему передает. Затем они с развесистого клена Срывают лист широкий и зеленый; Его свернув как чашечку, друзья Им черпают из быстрого ручья, Из этого бокала пьют со смехом...

Лукавый бог обрадован успехом Замысловатой хитрости своей. Чтоб одержать победу поскорей, Он посылает пару голубей... Ну, кто ж не знает нравов и привычек Хорошеньких и томных этих птичек, Их грацию, игру их меж собой, И легкое их крыльев трепетанье, И горлышек их нежное клохтанье? Им подражаем мы наперебой. Что за игра! Она бы страсть вдохнула И в статую... Невинная чета На голубей воркующих взглянула (Амур послал их, видно, неспроста) И вновь забыли оба про Христа... Нечаянно Таиса наклонилась, Нечаянно затем облокотилась На друга, чья нескромная рука Нечаянно по прелестям блуждает И стройный стан Таисы обнимает, Сперва к нему притронувшись слегка... «Я победил! — крылатый бог решает. Пусть прежде, чем отшельниками стать, Узнают, как им время коротать».

Ошибся он: от церкви близлежащей Донесся вдруг звон колокола к ним, И, словно глас, от бога исходящий, Зажег сердца желанием другим. Забыв про чары, сильные вначале, Спешат они от рощицы подале. Тогда Амур велел, чтоб Аквилон Грядою туч завесил небосклон. Ночь близится, и дождик льется... Скверно! Красавица огорчена безмерно И говорит: «Безжалостны вы к нам, О небеса!» Однако спутник верный Ее тревогу разделяет сам И делит плащ с Таисой пополам. Скользит она, хоть крепок локоть друга... Тогда ее он на руки берет И, бережно прижав к груди, несет. Вот перед ними жалкая лачуга... Им говорят: «Найдется лишь одна Здесь комнатка; годится ль вам она? Ведь в ней одно единственное ложе». Смущения Таиса скрыть не может. «Не бойтесь, — восклицает Элином. Вы ляжете, а мне довольно стула». И страх Таисы как рукой смахнуло. Хоть путники закутались плащом, Но все-таки промокли под дождем; Прилипла к телу мокрая одежда. Снимать ее — поймет любой невежда Приходится друг другу помогать. Для скромности какое испытанье! Но, сократив немного описанье, Соблазна мы сумеем иэбежать.

Красавица в постель одна ложится, И ждать себя не заставляет сон, А Элином на жесткий стул садится, Но отдыха там не находит он. Ему Амур коварный угрожает... «Ко мне, Борей!» И из полночных стран Борей на зов послушно прилетает И дует в щели, злобой обуян. На юноше надета лишь рубашка, И вскоре холод члены оковал. Он, весь дрожа, зубами застучал... Послышалось, как он вздыхает тяжко. «Ты нездоров? Да ты озяб, бедняжка!..» Окоченев, безмолствует герой. «Увы, зачем не вместе мы с тобой? Я сном была, беспечная, объята, Ты ж замерзал; я в этом виновата».

И к юноше, вся — нежности порыв, Она спешит, с постели соскочив. Рук ледяных коснувшися сначала, Затем — груди, Таиса прошептала: «Ты жив еще! Ты дышишь, милый друг! Иди сюда! Излечит твой недуг Тепло моей нагревшейся постели». И вот они легли в одну кровать... На милосердье надо уповать: Красавице не стыдно, в самом деле, Прижалась крепко, словно жар горя. Так некогда еврейка молодая Делила ложе старого царя, Теплом своим его обогревая. Греха тут нет, но юношу согреть Приятней, как на это ни смотреть.

Лекарство это вылечило живо Болящего, и даже ощутил Внезапно он избыток новых сил... Промолвила Таиса боязливо: «От страха я чуть-чуть не умерла, Но нас рука всевышнего спасла. И в будущем она придаст нам силы. В пустыне жить мы будем до могилы В двух келейках, воздвигнутых рядком, И садик наш возделаем вдвоем... Ужель меня покинешь ты, мой милый?» «Нет, никогда! — воскликнул Элином. Тебе я — брат, а ты мне будь сестрою! Для нас жить врозь — мучение, не скрою. Быть одному опасно, говорят, И тягостно; не лучше ль во сто крат Спасаться нам в одном и том же месте? Мы дружбою наш освятим приют Нежнейшею; святыми нас сочтут, И чудеса творить мы будем вместе; Умрем, и вместе похоронят нас, И вместе в рай мы попадем тотчас!»

Отшельники, возжаждавшие схимы, Из чувства дружбы за руки взялись, Из чувства дружбы крепко обнялись. Вздымались груди, сладостно теснимы... Амур уже готовит им подвох: Уже горит в крови огонь желанья, Уже Таисы робкое дыханье И Элинома непорочный вздох Сливаются, застигнуты врасплох; Уж поцелуй обжег уста... Но (кстати ль Для них, а также для тебя, читатель?) Пропел петух, дремавший до утра. Не больше произвел бы впечатленья И гром с небес: раздавшись трижды, пенье Напомнило апостола Петра, Напомнило тройное отреченье. От крика непоседы-петуха Проснулось в них сознание греха. Покинув ложе, стали на колени, Лоб осенили знаменьем креста; Молитву повторяют их уста: «Спаси нас от бесовских наваждений!» Амур в досаде прочь от них летит, Пожаловаться матери спешит.

Так ловкий вор, покуда тьма ночная Еще царит, тихонько лезет в дом, Вооружась отмычкою, тайком. Вот, поглядев с опаскою кругом, Крадется он, на цыпочках ступая. Уже рука нащупала сундук... Но на беду тут раздается звук, Шаги и кашель в комнате соседней: Скупец не спит, и есть слуга в передней. И, не успев на злато кинуть взор, Во все лопатки удирает вор.

Так хитрый волк, в лесной скрываясь чаще, Глядит на двух резвящихся ягнят. Они играют, прыгают, шалят... Следит за ними волка взор горящий. Приблизились... Волк, жадностью объят, Кидается: кусочек больно лаком! Но в тот же миг бежит к нему пастух, Бросает камни, «пиль» кричит собакам. Волк вынужден спасаться во весь дух Ягнята мчатся к матери и стаду, А волк в кустарник прячется густой И, блеянье услышав за рекой, Лишь ляскает зубами, скрыв досаду.